Он назвал имя, известное всему миру, и при этом сделал движение рукой, будто он вытаскивает из внутреннего кармана пиджака кредитную карточку и держит ее, довольно улыбаясь, перед воображаемой камерой, роль которой в этот момент исполняла я.
— И что ты сделал? — спросила я.
— Договор был уже у него в бюро, все было готово к подписи. Когда я ему объяснил, что я не делаю таких вещей, он впал в отчаяние, — вспоминал он. — Он рвал на себе волосы.
Кастанеда произнес это не в переносном смысле, а действительно изобразил движения, как будто рвет на себе волосы.
— Но это же ясно, — бросила Флоринда, — представь себе, бедный парень потерял сто тысяч долларов своего гонорара за посредничество!
Имя агента, котрый стал в этот день беднее, чем рассчитывал, они мне не назвали. Конечно, он не забудет имя Кастанеды. Похоже, эти отношения не закончились добром. Разочарование агента в своем «не понимающем выгоды» клиенте с его отказом было, вероятно, столь же велико, как и разочарование Кастанеды непониманием агента: он потратил годы, чтобы стать незаметным, чтобы
В иных случаях, о которых он тоже рассказывал в предыдущий день, ему удавалось вызвать разочарование одним только своим присутствием, ничего не предпринимая.
— Меня пригласили на одну вечеринку, — вспоминал он. — Еще у порога я услышал, что кто-то говорит обо мне в очень хвалебных выражениях. Этот человек заявил, что я посвятил свою жизнь тысячелетней культуре индейцев и их духовным практикам, и представлял меня как героя и защитника презираемых индейцев. Но, когда я вошел, этот человек был так разочарован моей внешностью, что перестал замечать меня и за весь вечер не сказал мне ни одного слова.
— Не принимай это слишком серьезно, — перебила его Флоринда, — это не соответствует действительности. Я думаю, что тот человек совсем по-другому рассказывает об этом случае.
— Нет, нет, — подчеркнул Кастанеда, — он не хотел со мной говорить, поскольку был разочарован. Возможно, они ожидают высокого, с благородной осанкой мужчину...
Но Флоринда осталась при своем мнении и отрицательно покачала головой. Чтобы еще более доказать свою точку зрения, Кастанеда рассказал следующий случай:
— Однажды я шел по территории Калифорнийского университета. Вдруг один студент, который знал меня в лицо, крикнул девушке, с которой он только что распрощался: «Эй, вон идет Карлос Кастанеда!» Девушка повернулась, смерила меня взглядом и ответила парню: «Ну и шуточки же у тебя!» — Кастанеда залился смехом.
Несомненно, тема его внешности имела для него некоторое значение. Не только потому, что он сам жаловался на свою внешность. Когда он говорил о Флоринде Доннер, он описал ее как маленькую и уродливую. Хотя он и шутил, но предметом шутки была
— Однажды, — рассказывал он в день нашего знакомства, — дон Хуан попросил меня записать все то, что мне не нравится во мне самом. После долгого размышления я составил длинный список моих недостатков, как, например, — при этом в его голосе зазвучали морализаторские нотки, — «Он не заботится о других», «Он очень упрям»... — Когда я показал написанное дону Хуану, он расхохотался и сказал: «Что за глупость! Тебе не нравится, что ты уродлив! Что ты маленького роста и некрасив!»
Возможно, он до сих пор продолжает бороться против маленькой части своего эго, которую дон Хуан оставил нетронутой, потому что его время было ограничено.
Джой Кортес был для Карлоса Кастанеды своего рода передышкой. Он использовал все полученные привилегии и одновременно избежал неприятного состояния быть знаменитостью. Ему не нужно было ни искать предлогов, чтобы удерживаться вдали от нежелаемых обязательств, ни беспокоиться о том, какое впечатление он производит на людей, ни защищать себя от нахальных и фанатичных личностей. И, если разобраться, он наслаждался анонимностью — позицией, имеющей множество преимуществ по отношению к остальным людям в мире.
— Однажды я отправился в гости к одному моему другу, — вспоминал он, — на юг Аризоны, почти на границу.
В пути он познакомился с мужчиной и женщиной, которые направлялись туда же, и они разговорились.