Лекарь

Ведь я родился и до четырнадцати лет рос евреем. Прошёл все стадии обучения и на обряде «бар-мицва» читал в синагоге на глазах всех соплеменников текст из Священного Свитка под надзором самого раби Меира. А потом отец, зная, что наша община обречена, крестился и крестил всю семью: меня-наследника, маму и четырёх моих сестёр. Община пропала в погроме. Раби Меиру вспороли живот. Мы, к тому времени, жили уже вне гетто. Но крещение не спасло нашу семью. Отец ошибся в выборе доктрины. Прошло два года и нас, католиков, нещадно вырезали чешские протестанты, взъярённые долгой осадой. Из семьи выжил я один.

Меня, избитого и полу удушенного, вынес из города и отхаживал в монастыре фра Джованни, помощник настоятеля. Там в обители, под присмотром фра Джованни и других братьев, я повзрослел, получил врачебные знания и кое-какой лекарский опыт, но сказать, что укрепился в стезе доброго христианина, каким бы хотели меня видеть милосердные монахи, я не могу. Мне казалось, что Троица, это не Бог Отец, Бог Сын и Бог Святой Дух, как было принято на Первом Константинопольском соборе, а Бог евреев, Бог католиков и Бог протестантов, неразрывный в своей единосущности, но враждующий между собой в своих ипостасях. И я ещё так мало знал о Боге мусульман и Боге греков с московитами. Я молился в себе: «О, Вседержитель! Вразуми слабые души! Откройся им, чтобы славили тебя, Единого!» Но от слов общих молитв и Писания меня защищал панцирь сомнений, прикипевший ко мне кровью раби Меира, кровью родителей и сестёр, и собственной кровью, пролитой из ран, нанесенных обухом чешской сабли.

Монастырь я покинул в девятнадцать лет с двумя цехинами в кошеле, мондиновской «Анатомией» и нехитрой снедью, собранной добрыми монахами в кожаной суме, и сладкой тревогой в груди. Ещё со мной было письмо от фра Джованни в лекарскую коллегию графства с просьбой об аттестации меня на занятие должности войскового лекаря в какой-нибудь полк. Из двух цехинов один предназначался на издержки при аттестации. И всё же, я был богат, молод, здоров, а, главное, свободен.

Это было тогда, сорок лет назад. За сорок лет я растерял все эти милости одну за другой: молодость ушла, прихватив с собой здоровье, богатство потратил и не нажил вновь, свобода съёжилась до возможности свободно шаркать по настилам дрейфующего судна. Одно не изменилось: и тогда, и сейчас со мной надежда на лучшее. Смешно?

Надежда. Вот истинное проявление Божественного присутствия. Во всяком случае, для меня. В любой тьме отчаяния я искал лучик надежды и всегда находил. Иначе не дожил бы до сего дня. Даже сейчас, понимая всю сложность моего положения, я прикидываю шансы на спасение. Да, их ничтожно мало: если корабль в своём дрейфе приблизится к какой-либо суше, и я сумею, бросив его на произвол, спустить шлюпку на воду и догрести до спасительной тверди; если на мой корабль наткнётся другое судно. Оба эти варианта никак не поддаются моему влиянию или контролю. Я не знаю где находится моя скорлупка. Не имею понятия, как ею управлять. Не подозреваю, какая погода ждёт меня не то, что через день, а даже через час.

С другой стороны – мне хватает еды и питья на долгие месяцы скитаний. Я выжил и набираюсь сил.

Итак, что мне предпринять, чтобы повысить шансы на спасение? Думаю, сначала надо осмотреть корабль вдоль и поперёк. Я должен знать свой ковчег не хуже, чем праведный Ной знал свой, который сам строил. Проверить весь груз и багаж и выявить вещи, приносящие скорую и действенную пользу. Например: рыболовные снасти, инструменты, книги по руководству кораблевождением, карты, судовой дневник, приборы: часы, компасы, подзорные трубы, секстанты и астролябии, в надежде, что пойму, как ими пользоваться. Подобрать несколько смен подходящей одежды и обуви. Не пренебрегать ценностями: собрать и держать наготове найденные на судне золото и украшения, чтобы прихватить с собой по спасении. Но этим я уже займусь завтра.

***

Вот как человек своими планами смешит Бога. Только вчера намеревался провести ревизию и учёт на корабле, но рассвело, и, оглядывая горизонт, натыкаюсь на непонятную точку у его края. Насколько могу быстро бреду за подзорной трубой, хранящейся в занятой мною намедни капитанской каюте, и в её окуляре обнаруживаю то, на что надеялся и чего боялся – паруса. Я замечен, вне всяких сомнений. Что меня ждёт?