Лейтенант милиции Вязов. Книга 2

За Акрамовым стали резко выступать и другие коммунисты. Вспомнили и клевету на Михаила, и связь бывшего участкового Поклонова со слепой гадалкой, его подхалимство, поддержку, оказанную подхалиму со стороны майора. Не забыли все диктаторские действия начальника отделения за много лет.

Трусов стоял у трибуны розовый, смущенно оглядел особенно серьезных сегодня и — даже строгих — товарищей. Молодой участковый еще ни разу не выступал на собраниях, его мягкий характер и стеснительность знали все, и поэтому коммунисты с любопытством ждали его речи. Михаил впился глазами в участкового, ему страстно хотелось, чтобы Трусов выступил хорошо, ему даже казалось, что престиж парторга будет зависеть от серьезности выступления рядового работника.

— Моя жена вначале не хотела и видеть меня в милицейской форме, — сказал Трусов. Коммунисты улыбнулись: историю молодого участкового знали все. — Потом она решила, что среди смелых, дружных товарищей и мой характер станет тверже. Вы не смейтесь, это для меня очень серьезное дело. Смелых товарищей, надо сказать, я нашел, а вот дружных… — Трусов помял в руке носовой платок, но забыл вытереть потное розовое лицо. — Вы помните, конечно, как Первого Мая я привел в отделение Виктора Копытова. Нагоняй получил я и от Поклонова, и от майора. А ведь там была ниточка к раскрытию серьезного преступления. Меня просто ошарашили… Хорошо, что поддержал товарищ Вязов, и Стоичев по-человечески ко мне отнесся.

Михаил облегченно вздохнул. Трусов говорил по-простому, может быть, по-домашнему, но все же говорил о главном.

Михаил шел к трибуне в полной тишине, чувствуя на себе испытующий взгляд Копытова. «Вот и настал момент, когда пути наши скрестились. Теперь разберемся до конца в наших отношениях», — думал Михаил, вынимая из грудного кармана маленький блокнот.

— Прошло то время, товарищи, когда мы занимались в основном ловлей преступников и всеми силами старались посадить их в тюрьму. Раньше можно было обходиться одной смелостью. Есть приказ начальника — поймать преступника — выполняй. Но преступников, особенно закоренелых, стало меньше, и в нашу работу все настойчивее входит метод профилактики, предупреждения преступлений, воспитания трудящихся в коммунистическом духе, внедрения правил социалистического общежития. Теперь уже в нашей работе одной смелостью или наскоком не обойдешься. Наскок все чаще приводит к плачевным результатам, к таким, как у нас получилось с Поярковым: нанесли человеку оскорбление, и извиняться не хотим. Внимательное отношение к людям, всестороннее изучение причин, толкнувших, скажем, молодого человека на преступление — вот что должно быть ведущим в нашей работе. А такой метод любому начальнику одному не под силу. Вот почему, оторвавшись от партийной организации, от коллектива, майор Копытов начал делать одну ошибку за другой и показал себя в нынешних условиях неспособным руководителем. — Михаил оглядел коммунистов. Слушали внимательно. Поймут ли его правильно? Должны понять. Он рассказал, как майор накричал на сержанта Петрова, хотя в этом не было никакой необходимости. Привел факты недисциплинированности постовых, грубости дежурных и заключил:

— Это говорит за то, что воспитательная работа должна быть усилена. А у нас наоборот: как только ушел Стоичев и майор Копытов стал единоначальником, воспитательная работа совсем затихла. Товарищ Копытов ссылается на отсутствие времени. Разве это оправдание? Конечно, нет. Это неумение работать.

Михаил говорил горячо, с болью. Коммунисты слушали, не шевелясь, и каждый из них переживал не меньше своего парторга. И выводы, сделанные в конце собрания секретарем райкома, уже никого не удивили, выводы были закономерными: Копытову прощалось многое за смелость и оперативность. Сколько же можно прощать? Он окончательно оторвался от коллектива и своими действиями приносит вред работе отделения.

На другой день Копытов не вышел на работу, опять заболел. Дежурный был вынужден по телефону сообщить ему приказ городского управления. Майор выслушал приказ молча и выронил из рук трубку. Он стоял бледный и потный, дрожащими руками обшаривал карманы полосатой пижамы, отыскивая папиросы. Трубка назойливо попискивала.

Екатерина Карповна вышла из кухни в пышном цветастом халате, разрумянившаяся. Увидев растерянного, побледневшего мужа, брошенную на стол телефонную трубку, она спросила:

— Что еще случилось, Тереша?

— Сняли… — сухими губами с трудом проговорил Терентий Федорович.

— Да что это такое?! — всплеснула пухлыми руками Екатерина Карповна, — До каких пор можно терпеть издевательства? Говорила тебе: выгони ты заядлых кляузников. Не послушался. Вот тебе результаты.

— Перестань!.. — отмахнулся Терентий Федорович и на ослабевших вдруг ногах тяжело прошел к дивану.

Из своей комнаты вышел Виктор и остановился у двери, ероша пятерней лохматые волосы. Он сирого посмотрел на отца и сказал:

— Лейтенантишка Вязов мутит воду. Рассчитаться с ним нора.