Вязов вздрогнул, побледнел и несколько секунд молчал, сжав кулаки и опустив глаза.
— Я не способен торговать честью мундира и своей личной честью, товарищ майор, — сказал он с дрожью в голосе.
— К черту! — закричал Копытов, бледнея. — Мне не нужны умники, которые позорят отделение! Я не спрашиваю о чести, я спрашиваю, у кого ты брал взятки?! У меня есть документы! — Майор хлопнул ладонью по листу бумаги, лежащему на столе.
— Всякие документы по этому поводу — клевета! — твердо сказал Вязов.
— Клевета, черт возьми, клевета! — Майор вскочил. — Поклонов! — закричал он.
Старший лейтенант вошел, четко доложил:
— Товарищ майор, по вашему приказанию старший лейтенант Поклонов прибыл.
— Лейтенант Вязов у слепой взятки брал? — не ответив на рапорт, спросил Копытов и уперся руками в стол.
Поклонов облизнул тонкие губы, скривил их, посмотрел на майора холодными водянистыми глазами и раздельно, почти по слогам, ответил:
— Брал. Я сам видел. Было второго числа.
Круто, как только можно было это сделать, майор повернулся всем корпусом к Вязову.
Стоичев пальцем затушил папиросу, не почувствовав ожога. Он напряженно следил за лейтенантом.
Вязову все стало ясно: Поклонов наклеветал на него и очень неумно. Наконец-то их неясные отношения определились.
— Со слепой я разговаривал, выяснял кое-какие обстоятельства для дела, которое, как вам известно, еще не закончено. Никаких взяток, конечно, я не брал. Поклонова я там видел, — сказал Вязов и внимательно посмотрел на старшего лейтенанта.
— А, значит, сознаешься? — натужно вдруг засмеялся Копытов. — Знаем мы эти отказы, ни один дурак не скажет прямо, что он берет взятки. Немедленно разобрать на партийном собрании! — опять закричал Копытов, обращаясь к Стоичеву.
— На собрании мы парторга разбирать не. будем, его можно обсуждать только на бюро райкома, — предупредил Стоичев,
— Мне все равно: на собрании или на бюро. Я выгоню взяточника и без всяких решений. Можете идти!
Поклонов и Вязов вышли.
— Действуем, значит, старший лейтенант? — насмешливо спросил Вязов за дверью.
— Не смейся, еще плакать будешь, — огрызнулся Поклонов.
— Меня и крокодилы не заставят плакать, запомни, — засмеялся Вязов громко и задорно.
Когда майор и капитан остались вдвоем, Стоичев сказал:
— Нельзя так грубо разговаривать с людьми, Терентий Федорович, они наши работники и коммунисты.
Копытов положил в сейф письмо, крутнул ключ так, что замок зазвенел.
— Я не собираюсь с ними в бирюльки играть и вам не советую защищать взяточников. Не дело это для заместителя.
— Пока я не уверен, что Вязов взяточник, скорее наоборот…
— Не уверен? — Копытов махнул рукой и встал. — А я уверен. И приму необходимые меры. Все.
— Нет, не все. Я уверен, что взяточник Поклонов и свои проделки он прикрывает клеветой. — Николай Павлович тоже встал.
— Что! — закричал Копытов. — Где доказательства?..
— У вас тоже одно письмо, да и то анонимное.
— Оно не будет анонимным, я заставлю Поклонова подписать его, — и Копытов пошел к двери.
Николай Павлович шел домой медленно. Нет, он не откажется от обвинения Поклонова, которое высказал майору. Причины? Их пока мало. Но Николаю
Павловичу всегда казалось, что на людей — подхалимов, авантюристов и просто воров — угодничество и стяжательство налагают какие-то отличительные черты.
Вечер был тихий, солнце освещало верхушки деревьев и они ажурной вязью алели на фоне синегонеба; на тротуарах под кронами деревьев сгущались зеленые сумерки.
— Хорошо, что ты пришел сегодня почти вовремя, — сказала жена Николаю Павловичу, когда он вошел в дом. — Я пыталась сегодня поговорить с Надей, но опять ничего не добилась. С тобой она более откровенна. Когда ты поговоришь с ней? Она часто спрашивает о Мише. Почему он не приходит?
Николай Павлович улыбнулся. Да, с ним дочь более откровенна, чем с матерью. Видно, он может располагать к себе людей, многие сотрудники отделения рассказывают ему о своих семейных и даже любовных делах. А с дочерью у него давно установились ясные дружеские отношения. Приятно, конечно, но иногда трудно дать полезный совет, а в подобных делах, кажется, советы редко принимают.
— Поговорю, — согласился Николай Павлович,
Поджидая дочь, он принялся читать газету. В ООН обсуждались все те же вопросы — разоружение, запрещение атомного оружия, прием новых членов, — но ни один из этих вопросов сколько уже лет не может разрешиться. Это борьба в международном масштабе. А внутри нашей страны? Тоже идет борьба: за коммунизм, за повышение производительности труда, против пережитков капитализма в сознании людей. Такова природа — правильно говорил Вязов. И какую бы статью ни читал Николай Павлович, мысли его невольно возвращались к событиям жизни в отделении, к Вязову и Поклонову.
Дочь не стала ужинать, ушла в свою комнату. Николай Павлович немного помедлил, потом поднялся с дивана и направился следом за ней.
Присев к столу, он обнял дочь за плечи. Ему иногда хотелось посадить ее на колени и пощекотать, как он часто делал, когда ей было лет пять. Дочь подросла незаметно. Идут годы.