Лейтенант

– Ради твоего же блага, надеюсь, не будет никакого бунта. И нападений тоже, – ответил Рук. – Уповаю лишь на твое скорое возвращение. К цивилизации.

Но будь Рук честен с самим собой, он признал бы, что испытывает вовсе не надежду. А облегчение. Наконец-то он останется наедине со своим мысом и тем, что там происходит.

Силк не заметил, как его друг обдумывал слова, которых так и не произнес. Закончив разговоро Роуз-хилл, он завел речь о другом.

– Полагаю, тебе известно, что «Сириус» на время отправляют к острову Норфолк? А с ним, разумеется, и твоего приятеля, лейтенанта Гардинера.

– К острову Норфолк? – Рук был потрясен. – Гардинера? Отправляют туда?

– Ну да, – подтвердил Силк. – Капитан Бартон готовится отплыть завтра. Судя по всему, почва там более плодородная, и «Сириус» должен переправить туда часть каторжан, чтобы облегчить здешнее положение дел… Уверен, ты будешь скучать по Гардинеру, но, право слово, Рук, ты побелел так, будто привидение увидел!

– Да… – отозвался Рук. – То есть нет. То есть… Я просто удивлен, вот и все.

В голове у него пронеслось: «Гардинер – лейтенант флота, и его судно отправляется к острову Норфолк». Обычное дело для военного. Не изгнание. Не наказание.

Однако в сознании Рука, точно во сне, уже слились воедино два обстоятельства: слова, что столь беспечно обронил Гардинер, и его отбытие, напоминающее ссылку.

– Я и сам разочарован, – продолжал между тем Силк. – Как тебе известно, я надеялся убедить любезного лейтенанта рассказать мне о том случае, к которому он был причастен. Но у него, как и у тебя, отлично выходит не показываться на глаза.

«Не показываться на глаза». Рук мысленно поздравил себя с тем, что до сих пор ему это удавалось, но новость о Гардинере напомнила ему, каким ничтожным могло оказаться это достижение. Он позволил себе на время позабыть о долге «служить и повиноваться». Поверить в то, что он сам себе хозяин, обеими руками ухватиться за это новообретенное место и лично открыть все его двери.

Вот только Новый Южный Уэльс – не дверь в новое будущее, и он себе не хозяин. Новый Южный Уэльс – владение короля Георга Третьего. И полномочия, которыми он наделил губернатора, дают последнему власть над любым человеком – черным или белым, любой вещью – большой или малой, и любыми взаимоотношениями, что возникают между жителями его державы.

Рук, сам того не сознавая, намеревался сохранить в тайне все, что происходило в уединении его мыса: и беседы с туземцами, и записные книжки, и чувство, будто он удостоился особого дара. Но попытка это утаить могла возыметь последствия. Какие – он пока не знал, но, глядя вслед шагавшему по тропе Силку, он поймал себя на мысли, что этот райский уголок, как и любой другой, не вечен.

* * *

Рук выучил имена некоторых женщин, что наведывались к нему вместе с детьми. По крайней мере, он предполагал, что это их имена. Барринган – так звали красивую высокую женщину, которая явилась одной из первых и приходилась Бонеде то ли матерью, то ли тетей – он так до конца и не понял. Старушка, судя по всему, пользовавшаяся большим уважением, звалась Мауберри, но про себя Рук называл ее бабулей, потому что своей неколебимой уверенностью во всем и манерой искоса лукаво на него поглядывать она напоминала ему родную бабушку.

Явившись в гости, они, как и другие женщины – те, что приходили лишь изредка, – здоровались с ним, а потом усаживались поодаль вокруг костра, уложив детей на колени. Они коротали время, мастеря рыболовные крючки из изогнутых ракушек и плетя веревки из древесной коры. Они показали Руку ее волокнистое лыко и объяснили, что оно называется дтурадураланг – как он подозревал, главным образом для того, чтобы посмеяться над его попытками это выговорить.

Рук помнил своих сестренок маленькими, но они, вечно завернутые в одежду и пеленки так, что видно было только личико да ручки, лежали в деревянной люльке, похожие на почтовые бандероли. Он не помнил, чтобы они вот так валялись голышом на ничем не прикрытых бедрах матери, как местные дети. Впервые это увидев, он был потрясен, но теперь задумался: уж не для того ли и даны женщине бедра – чтобы служить живой люлькой, в которой ребенок может забыться сном?

Иногда во главе небольшой вереницы туземцев по скалам спускался Варунгин. Дети издали наблюдали, как он садился рядом с Руком на землю у стен хижины. Иногда он с полчаса не издавал ни звука. Если Рук пытался вспомнить что-то из недавно выученных слов или брал в руки какой-нибудь предмет, желая выяснить, как он называется, Варунгин едва заметно ерзал, но ничего не отвечал. Видимо, он не находил молчание неловким.

Руку же казалось, будто он смотрит в какое-то причудливое зеркало. Прежде среди себе подобных он сам смущал других своей немногословностью. Сидя вот так, ничего не делая, он учился смирению.