— Здесь остаются участники спасательной операции. Будете разбирать завалы?
— Вот еще! — фыркает он. — Я промышленник, а не чернорабочий.
— Тогда — вон! Сергей Аполлонович, распорядитесь.
— Иванов, Степанов! Выбросьте его за ворота!
Похоже, полковник нашел, на ком сорвать недовольство. Два дюжих солдата (мелкие в гвардии не служат) берут Гучкова под руки. Тот пытается сопротивляться.
— Можете дать ему по шее! — даю совет.
Один из гвардейцев немедленно ему следует. Потащили болезного…
— Я этого так не оставлю! — кричит уволакиваемый Гучков. — Я вас уничтожу!
Маме своей грози… Прибегает Волховитин с ротой гвардейцев. Быстро управился! Так, непорядок.
= Сергей Аполлонович, необходимы перчатки. Люди руки о камни изорвут.
— У нас только парадные, — растерянно говорит полковник.
— Хоть какие! Не жалейте! Выдадут новые. Голыми руками много не наработаешь. И пусть несут носилки из тех, что мы привезли.
Полковник отдает команду, и отделение солдат бежит к казармам.
— Роту разбейте на два отряда. Один разбирает завал слева, второй справа. Прежде, чем начать, прислушайтесь: не стонет ли кто? Если услышите, направляйте людей к этому месту.
Каждые полчаса будем прерываться на пять минут тишины и слушать.
— Понял, — кивает полковник. — Волховитин, на вас левый отряд. Я командую правым.
Возвращаются солдаты с перчатками и носилками. Наконец-то приступили. Мелкие обломки летят в стороны. Тяжелые кантуют или откатывают. Внезапно один из гвардейцев бежит ко мне.
— Ваше высокородие! Там тело.
Устремляюсь следом и взбираюсь на завал. Из горы обломков выглядывает голова и плечо в мундире. Чина не разобрать — погон припорошен пылью. Пытаюсь прощупать пульс на шее. Сердце не бьется, кожа на ощупь ледяная. У покойников всегда так — из-за разницы температур.
— Мертв. Доставайте и уносите.
— Куда? — спрашивает позвавший меня гвардеец. На его погоне три лычки — старший унтер-офицер.
— Туда! — указываю на Успенский собор. — Кладите на паперти. Священники разберутся.
Покойника достают и уносят. Другие пошли. Мечемся с Михаилом по завалу. Он — слева, я — справа. К сожалению, я оказался прав: пока только мертвые. Мужчины, женщины, мне попалось двое детей: девочка и мальчик. Изломанные, изуродованные тела. Мальчику расплющило голову, девочке — ноги и грудь. Надеюсь, они умерли сразу. Все тела густо присыпаны известковой пылью, лиц не распознать. Работа — заклятому врагу не пожелаешь! Гвардейцы выглядят мрачно, да и мне хреново. Цесаревич бросается к каждому женскому трупу голыми руками пытается отереть пыль с мертвого лица.
Перемазался весь.
— Ваше императорское выслчество, — останавливаю его. — Не нужно так. Отдохните.
Найдем государыню — позовем.
— Как вы ее узнаете? — смотрит исподлобья.
— По Андреевской ленте.
В рабочие часы Мария носит голубую ленту ордена Святого апостола Андрея Первозванного, тем самым подчеркивая, что находится на службе. Такая лента во дворце — только у нее. Взрыв произошел где-то около десяти часов утра, в это время императрица находится в своем кабинете, так что знак ордена при ней.
Михаил кивает и отходит в сторону. Садится на обломок стены и смотрит в землю. Похоже, потерял надежду увидеть мать живой. Как бы в депрессию не свалился — некогда мне с ним заниматься.
— Ваше высокородие! Кажись, живая.
Следом за солдатом взбираюсь на завал. На обломках кирпичных стен повис массивный шкаф. Под ним в щели видно запорошенное пылью женское лицо, губы шевелятся. Жива.
— Осторожно, братцы! Двое пусть приподнимут шкаф снизу, остальные разбирайте здесь.
Начали!
Солдаты работают как экскаваторы — обломки так и летят в стороны. Пыль стоит столбом.
Наконец, дюжий гвардеец осторожно вытаскивает женщину, и на руках сносит ее с завала.
Спускаюсь следом.
— Куда ее? — спрашивает гвардеец.
— На носилки клади.
Склоняюсь над пострадавшей. Она тихо стонет. Так… Голова в порядке, грудная клетка не повреждена, руки в ссадинах, но кости целы… Задираю подол платья. Ниже колен ноги — сплошное месиво. Стопроцентный ампутант. Как она от болевого шока не умерла?
— Санитарную сумку сюда! Живо!
Солдат подносит парусиновую сумку с красным крестом — их доставили вместе с носилками, наверняка Бурденко распорядился. Достаю коробку со шприцем. Скальпелем распарываю рукав платья изувеченной женщины, набираю в шприц морфий и ввожу в вену.
Встаю.
— Несите ее в казармы к врачам! Бережно!
Двое солдат поднимают носилки и уносят. Остальные смотрят на меня.
— Жить будет, — говорю им.
Лица озаряются улыбками. «Живую нашли» — весть облетает спасателей. Они начинают работать еще энергичней. Звук клаксона… К завалу подъезжает пожарный автомобиль. За ним — второй, третий… Из переднего выскакивает средних лет мужчина в мундире цвета морской волны, с узкими золотыми погонами в виде шнура и в бронзовой каске с гребнем на голове. Бежит к нам.
— Кто здесь старший?
— Он, — гвардейский полковник указывает на меня. — Лейб-хирург государыни Довнар-Подляский Валериан Витольдович.
— Я брандмайор Москвы Голощекин Игнат Антипович. Со мной команды из ближайших пожарных отделений. Что нам делать?