Легкая еда (ЛП)

  — Он хотел рассказать нам кое-что интересное, вот и все.

  «О, да? Обо мне, я полагаю?

  Линн посмотрела на него, склонив голову набок. — Как вы думаете, что он мог рассказать нам о вас?

  «Черт возьми!»

  Линн кивнула. «Только об этой кредитной карте».

  «Что это за кредитная карта?»

  — О, тот, который он продал Салли Парди.

  "ВОЗ?"

  — Салли Парди, — сказал Резник. «Это она сказала нам, что купила его у Шейна».

  — О какой чертовой кредитной карте ты говоришь?

  — Инспектора Астона, — сказал Резник.

  — Ты знаешь, — сказала Линн. «Полицейский, которого убили».

  «Ночью, — сказал Резник, — вы, кажется, не понимаете, где вы были».

  Ховенден неуклюже откинулся на спинку стула. — Какая сегодня ночь?

  Линн сказала с полуулыбкой: «Вы понимаете, что мы имеем в виду?»

  «Нет, смотри. Смотреть." Ховенден не смотрел ни на кого, ни на стол, ни на пол. — В ту ночь, я же говорил тебе, да? До. Я был дома."

  — Это другая история, Ховенден? — спросил Резник. «Потому что, если это…»

  «Шейн, я был у Шейна. Это то, что я имел в виду."

  «До дома?»

  "Да."

  "Не здесь?"

  Ховенден огляделся. — Это дерьмо?

  — Тогда Шейн, — спросил Винсент, склоняясь над ним, — он что? Как твой брат?

  "Да. Я полагаю, да.

  — Значит, это не очень по-братски, Шейн, — сказал Винсент. – Некоторые вещи, которые, как я слышал, он говорил вчера.

  "Ты врешь."

  — Не совсем братская любовь, бросать тебя в нее так, как он.

  "Ты врешь!" Лицо Ховендена было почти белым от напряжения.

  «Что бы вы сказали, — спросила Линн, — если бы я сказала вам, что он утверждал, что получил от вас кредитную карту инспектора Астона?»

  Ховенден вскочил на ноги, отбросив стул, и выпятил лицо. — Я бы сказал, что ты лживая пизда!

  Винсент дважды щелкнул языком по нёбу. — Так нельзя разговаривать с дамой.

  «Да пошел ты!»

  Теперь Резник стоял, пора двигаться дальше. – Выпили все, что хотели от этого чая, Джерри? Или ты хочешь закончить его до того, как мы отправимся на станцию?

  «Выключите, — кричал Фрэнк Миллер, — этот гребаный шум!»

  — Беспокоишься о соседях, Фрэнк? — сказал Миллингтон. "Это мило. Миру не помешало бы еще несколько таких, как ты.

  — Однако Саксон, — сказала Дивайн, выдвигая ящик и вынимая компакт-диск, — они всегда нравились. ДеМонфор Холл, о, должно быть, шесть или семь лет назад. Спустись и посмотри на них, не так ли? В ушах звенело несколько дней».

  Миллер повернулся и уставился на него: какого хрена все это было?

  — Но ведь они тебе так нравятся, не так ли? В ушах? На самом деле, я думаю, что мы могли найти вашу запись некоторое время назад. В этом было немного саксонского, тоже хорошо».

  — Я не думаю, — сказал Миллер, застегивая джинсы, — есть ли какой-нибудь способ, которым вы, комедианты, выползли бы обратно тем же путем, которым заползли вы?

  — Конечно, Фрэнки, — согласился Миллингтон. — Как только ты будешь готов.

  Миллер фыркнул и энергично почесал левую подмышку. «О, да? Что теперь?"

  «Кто-то позиционирует себя среди наших друзей в гей-сообществе, — сказал Миллингтон. «Глядя на ваш послужной список, вы сделали немного этого в свое время».

  «Пуфы? А почему бы и нет? Это то, что они, черт возьми, заслуживают.

  — Вам не нужно пальто, — сказал Миллингтон, идя впереди, — но на вашем месте я бы запер эту заднюю дверь. Никогда не знаешь, кто может вальсировать.

  Сорок четыре

  Тем утром Хан проснулся от того, что Джилл закинула ногу за его ногу, а ее бедро прижалось к его бедру. В комнате было достаточно светло, чтобы разглядеть внутренний изгиб ее позвоночника, выпуклость ее ягодиц, когда он откинул простыню. Пятнадцать минут до того, как он должен был собираться на работу, двадцать минут подряд. Экспериментально он прижался к ее телу и почувствовал ответное давление. Он знал, что есть две вещи, которые он может сделать, и одна из них — наклониться вперед и легонько поцеловать ее между лопаток, высвободить ногу и спрыгнуть с кровати. Он смотрел, как она потягивается, раздвинув ноги, и знал, как ей будет тепло, если он проведет рукой по ее бедру немного выше. Она издала сонный, удовлетворенный стон, когда он сделал это, и все. Двадцать минут, подумал он, будет достаточно.

  На самом деле было ближе к пятнадцати. Хан стоял, застегивая свою бледно-голубую рубашку, уже немного выцветшую, ту, которую его последняя девушка купила ему в Next.

  — Клянусь, — сказала Джилл, садясь повыше на кровати, — ты носишь это только для того, чтобы меня раздражать.

  Потянувшись за галстуком, серебряным с синей полоской, Хан рассмеялся. «Нужно получить какую-то реакцию, не так ли?»

  Она бросила подушку, и он пригнулся, потянувшись к краю одеяла.

  "Нет!" — крикнула Джилл. — Не смей!

  В этот момент зазвонил телефон, и Хан, посмеиваясь, пошел брать трубку. Голос Пола Мэтьюза был нервным, но безошибочным, а улыбка расползлась по лицу Хана, когда он слушал. «Хорошо, — сказал он наконец, — дайте мне двадцать минут, и я буду там».

  Вернувшись в спальню, он томно поцеловал Джилл в губы: пять минут, подумал он, больше, чем я дал тебе.