Не перестывающий играть, известные лишь офицерам команды, горн, тревожил душу. Не в первый раз мы поднимались по боевой тревоге, но, то было в лагере, когда была уверенность в том, что это учения, но теперь… такой скорости и четкости построений мне раньше видеть не приходилось. Вот все готово, наконец, замолк горн, и наступила тягостная тишина. Рядом можно было различить частое, нервное дыхание друга, и от этого звука мне стало спокойнее. Не знаю почему, но когда рядом с тобой твой друг и ты знаешь, что ему так, же страшно, как и тебе, это придает мужества.
Сначала возникло какое-то непонятное чувство, что-то странное привлекало мое внимание, но вычленить, что именно не получалось. Спустя пару минут, когда я стал заметно нервничать, пришло понимание. Едва различимо доносился звук, похожий на тот, что я слышал все двенадцать дней похода. Топот, издаваемый армией на марше, только пока еще едва различимый.
Глаза уже начали болеть, от безуспешных попыток разглядеть врага. Небо стало светлеть, а тело стало подмерзать, когда, наконец, стало возможным различить далекую слегка колыхающуюся полоску в сумрачной дали. Расстояние было велико, но уже сейчас становилось понятно, что врагов не меньше чем нас. Ноги стали затекать, но мне было страшно даже переступить, что бы хоть чуть разогнать кровь, словно это мелкое движение могло разрушить строй и единство всей нашей армии. Боковым зрением, мне было видно, что и остальные солдаты словно превратились в изваяния и только облачка пара, вырывавшиеся из ртов, доказывали то, что все же это живые люди, а не чей-то грандиозный парк скульптур.
Линия противника приближалась, медленно и неотвратимо вырастая, первые лучи солнца пронзили небо, окрашивая горизонт красноватым сиянием. Мой взгляд прикипел к этому зрелищу. Как он прекрасен, этот рассвет. И почему я раньше этого не замечал?
— О чем думаешь? — шепотом осведомился Салек.
— О том, как красив этот рассвет — грустно ответил я.
— Да. — согласился друг и добавил, — Словно боги всю кровь, что прольется сегодня, разом плеснули на край небес.
— А ты поэт — немного удивленно сказал я — знаешь, когда все закончиться, стань бардом. Кузнецов и без нас хватает.
— А что, — задумался на миг друг, — так и сделаю. Сложу песнь о «Проклятом Легионе» и каждый мальчика, бедный ли, богатый ли, будет знать её. А кем же станешь ты?
— Ну, раз ты станешь поэтом, то я стану легендой, что бы ты без работы не остался, — усмехнувшись, ответил ему, — и будешь складывать песни обо мне.
Оторвав взор, от ставших терять свои кровавые краски небес, я понял, что все стоявшие рядом соратники смотрят на нас и внимательно прислушиваются к нашему разговору.
Снова запел горн, отдавая приказ начать движение вперед. Нога сама сделала первый шаг. Легион, словно одно единое существо, медленно и неуклонно начал свое движение. Уже полностью рассвело, да и противник приблизился настолько, что стали видны отдельные фигуры людей.
Их было много, очень много, как минимум вдвое больше нашего легиона, и это только пехоты. Тяжелой конницы на глаз, было где-то сотни три-четыре, против нашей неполной. Расклад не просто сложный, а по-настоящему бедственный. Один удар конницы в любое место строя и остановить прорвавшегося врага станет практически не возможно.
Мышцы подрагивали от нервного напряжения, не смотря на прохладу и порядком замершее тело, я вспотел. Метр ложился за метром, расстояние между нашими войсками уменьшалось очень быстро. Вот уже осталось меньше километра и тут над нашими головами со свистом пронесся первый огненный шар. В дело вступили маги.
За первым заклинание последовали и другие, как с нашей стороны, так и со стороны врага. Первый шар достиг рядов противника и рассыпался безвредными искрами. Прямо на нас мчался точно такой же снаряд, вот осталось всего с десяток метров и мы загоримся. Сердце сжалось от страха, но… заклинание не достигло нас, рассыпавшись также просто искрами, словно ударившись о незримую преграду. Магия. Она представлялась чем-то чудесным и прекрасным, когда я читал, а сейчас она мне внушала ужас.