Наконец Фаустина въехала со своей свитой через сводчатые ворота в Иерусалим и очутилась в узкой, темной улице, кишевшей народом. Казалось, невозможно двигаться вперед, толпа была густа, как стена. То и дело кони совершенно останавливались, и рабы, и воины напрасно старались проложить дорогу сквозь густую толпу. Люди едва подвигались вперед одним сплошным потоком, которому не было видно конца.
– Улицы Рима мне кажутся более светлыми, тихими и приветливыми, – заметила Фаустина, – посмотри, как тут мрачно кругом!
Опытным взором Сульпиций вскоре заметил, что ехать дальше нет никакой возможности.
– Знаешь, Фаустина, – сказал он, – в такой сплошной толпе было бы гораздо легче и быстрее двигаться пешком. Если ты не слишком утомлена, я предложил бы тебе сойти с коня, пешком мы довольно быстро доберемся до дворца наместника, хотя до него еще далеко. Если же останемся на конях, нам не доехать до него раньше ночи.
Фаустина тотчас согласилась с мнением Сульпиция; она и все сошли с коней, передали их рабам, а сами пошли дальше пешком, увлекаемые живым потоком толпы.
Идти действительно было легче, и путники подвигались теперь гораздо быстрее. Вскоре они достигли большой площади в центре города, откуда шла более узкая улица к дворцу правителя.
– Посмотри, Фаустина, – указал Сульпиций, – нам надо попасть в эту улицу, там толпа не должна быть так густа, и мы быстро доберемся до дворца.
Но Сульпиций ошибся. Как раз из этой улицы двигалась навстречу им густая, огромная толпа: от дворца правителя Иудеи вели осужденного на смерть, которого должны были распять на кресте на лобном месте.
Впереди шла целая толпа праздных зевак, любителей всяких необычных, хотя бы и жестоких зрелищ. Они с оживлением и интересом говорили о предстоящей казни, громче кричали, размахивали руками и смеялись жестоким смехом.
За ними шли старцы и старейшины города, знатные граждане в длинных ярких одеждах; далее шла целая толпа плачущих женщин; многие из них в избытке горя громко рыдали, слезы потоками струились по их лицам, но, охваченные невыразимым отчаянием и тоской, женщины не замечали их, не вытирали мокрых от слез лиц. Множество нищих и убогих смешалось с толпой женщин; все они были также охвачены искренней, глубокой печалью и повторяли с тоской:
– Боже правый! Господь великий! Спаси Его! Сошли ангела своего! Спаси Его от гибели! Не оставь в столь страшную минуту! Помоги Ему!
Вслед за нищими и убогими ехало верхом на конях несколько римских воинов. Они не давали толпе приближаться к осужденному и зорко следили, чтобы толпа не вздумала освобождать Его.
Наконец несколько воинов-палачей повели осужденного. Они взвалили на Него огромный, тяжелый деревянный крест, и человек изнемогал под непосильной ношей, которая придавила Его к самой земле. Голова осужденного так низко склонилась, что невозможно было разглядеть Его лица.
Фаустина стояла со своими людьми на углу площади и боковой улицы и видела всех, сопровождавших осужденного на позорную смерть. С удивлением заметила она, что человек, которого вели на казнь, был одет в багряницу, а на голове Его был терновый венок.
– Кто этот человек? – спросила Фаустина. Один из стоявших тут же людей ответил:
– Он хотел быть царем Иудейским!
– Смерть принесет Ему меньше страданий, чем та участь, к которой Он стремился, – задумчиво сказала Фаустина.
Силы осужденного слабели; Он едва подвигался вперед под страшной тяжестью креста. Воины всячески подгоняли Его, но несчастный страдалец едва передвигал ноги. Тогда они обвязали тело Его веревкой и стали тянуть вперед; но в это мгновение человек упал на землю и крест придавил Его.
Великий ропот и волнение охватили толпу. Всадникам стоило немалого труда удержать народ, воины мечами преграждали дорогу женщинам, которые с плачем бросились на помощь обессилевшему страдальцу. Напрасно воины старались пинками и ударами заставить осужденного подняться: крест плотно прижал Его своей тяжестью и человек был не в силах подняться. Они схватили крест и старались приподнять его, чтобы дать человеку снова встать.
Он поднял голову, и старая Фаустина увидела Его лицо. На лице Его были рубцы и шрамы от побоев, на лбу холодный пот смешался с алыми каплями крови, выступившей из-под шипов тернового венца. Влажные от пота и крови, спутанные волосы облепляли лицо. Крепко сжатые бледные губы дрожали, но ни один звук, ни один вопль страдания не вырывался из них. Глаза были полны слез, но ни одна слеза не выкатилась из них, и взгляд потухал под тяжестью перенесенных недавно страданий.
Но за скорбным, полным предсмертной муки лицом Фаустине представился ясный, кроткий облик этого человека, полный величественной красоты и покоя, с ясным светлым взором и ласковой нежной улыбкой. Сердце старухи исполнилось вдруг невыразимой тоски, скорби и жалости к незнакомому, осужденному на крестную смерть человеку, ей сразу стали близки Его страдания и унижения, которым Его подвергали.