Легенды о доне Хуане (Жуане). Дон Жуан на сцене

 Вскочив его тушить, Жуан заметил

 Наташи протестующий порыв.

 — Пусть, пусть горит! —

 Сказала тихогласно. —

 Пусть светит до рассвета! —

 И погасла.

 И тихо-тихо стало,

 Что в затишке

 Тишей не пробежать и тихой мышке,

 Стал тихим дом, за домом мир стал тих.

 Почувствовав себя несчастно пришлым,

 Жуан рыдал рыданием неслышным,

 Упав лицом в ограду рук своих,

 Но и за нею видел тонкобровый

 Наташин профиль

 Строгий и суровый.

 Жуан не слышал,

 Как, придя со смены,

 Запричитала Марфа Тимофевна,

 Бесслезно повела печальный сказ,

 Неспешно жизнь дочернюю итожа.

 — Красавица моя, да на кого же

 Федяшу ты оставила и нас? —

 При этом поправлять не забывала

 Ей веки, прядки,

 Руки, одеяло.

 Во исполнение её завета

 Свет яркий не гасили до рассвета,

 До полного исхода темноты.

 А утром, когда стал уже не в новость

 Ей смерти страх,

 И строгость и суровость

 Покинули Наташины черты.

 Казалось, кто-то в ней,

 Уже любезный,

 Смягчился и разжал

 Кулак железный.

 Как школьницу

 Когда-то в первый класс,

 Наташу наряжали и сейчас,

 О новой школе зная понаслышке,

 Не ведая её учителей,

 Не зная толком и программы всей,

 Какие там в ходу стихи и книжки,

 Какие там уроки в толще стен,

 Какие сроки вечных перемен.

 Друзей-свидетелей

 Её урока

 На этот случай было много-много,

 Они за гробом рядом шли со мной,

 Иные сетуя, иные плача,

 Решая для себя её задачу,

 Лишь при смерти решённую самой.

 Задача та с её концом фатальным

 Ко мне пришла

 Под знаком интегральным.

 Случалось быть наедине с бедой,

 В бессилии перед бедою той

 Я говорил себе: живи, как травы, —

 Прольётся дождь, цветком в росе

                                 гори,

 А засуха сожжёт тебя, умри

 Другим без пользы,

 Для себя без славы.

 Но возникал вопрос невольный сразу:

 Тогда зачем же человеку разум?

 А если есть,

 Зачем он не глубинный,

 Не полный, а какой-то половинный?

 Пусть страхов стало менее в числе,

 Но всё равно мне горестно и больно,

 Что столько зла блуждает бесконтрольно

 На нашей изумительной земле.

 Нам истины даются у могилы:

 Наташа — жертва

 Этой тёмной силы.

 Когда земля

 На гроб упала с гулом,

 Впервые друга видел я сутулым,

 Позволившим беде себя согбить,

 Ошеломлённым кровною утратой.

 Какою непомерно тяжкой платой

 За истины приходится платить,

 Чтобы ему и всем от злого мрака

 Вперёд шагнуть

 Хотя бы на полшага!

 Средь Кузьминых,

 Средь родственников их

 Здесь было много наших заводских,

 С тоской в глазах

 Стоявших не для вида,

 А в меру старой памяти их дружб.

 По обязательству совместных служб,

 Услуг взаимных, лишь Аделаида,

 Пока Жуан не отошёл последним,

 В слезах стояла

 За крестом соседним.

 Мне приходилось замечать не раз:

 Уход кого-то сплачивает нас,

 В процессии ухода мы едины,

 Нас музыка печальная ведёт,

 Никто не забегает наперёд,

 Держась благоразумной середины.

 А после наши связи уже хрупки —

 Похоронив, мы делимся на группки.

 Шёл первый снег.

 Два срока есть в году,

 Оберегающие красоту

 С особой ревностью за человеком:

 Цветение и снегопад, что сам

 Догадливо прикрыл могилы шрам

 Своим неторопливым первым снегом,

 Но для рубца, горевшего багрово

 В Душе Жуана,

 Не было покрова.

 Он понял,

 Что в Душе его отцовой

 Необходим для сына Феди новый,

 Почти что материнский уголок.

 Пусть будет нечувствительным к утратам,

 Пусть вырастает смелым и крылатым

 Торителем космических дорог.

 Да, да, пусть женский,

 Чёрт возьми, халатик

 Не затмевает красоты галактик.

 Так рано

 К слову доброму “отец”

 Прибавилось недоброе “вдовец”

 С его ходячим вариантом “вдовый”.

 Теперь в любви родительской горяч,

 Даже во сне заслышав Федин плач,

 Жуан вставал, помочь ему готовый,

 Готовый с человечностью предельной

 Его утешить

 Песней колыбельной.

 “Спи-засни, мой сыночек,

 Подрастай, мой росточек,

 А когда подрастают,

 Дети спят и летают.

 Как закроются глазки,

 Полетишь ты, как в сказке,

 Над родною землёю

 И над Бабой Ягою.

 У старухи, у злыдни,

 Нет заботы о сыне,

 У старухи, у злючки,

 Нет ни внука, ни внучки.

 Злыдня зла не скрывает,

 В старой ступе летает,

 Вместо крыльев над мглою

 Машет грязной метлою.

 Спи-засни, мой сыночек,

 Окрыляйся, росточек,

 Настоящие крылья

 Подарю тебе с былью.

 Полетишь ты далёко,

 Полетишь ты высоко

 Над родною землею

 И над Бабой Ягою...”

* * * * *

 Читатель милый,

 Вспомни, что в начале

 Мы песни запевали без печали.

 Счастливые концы всего милей,

 Но я писал без мысли, чтобы легче,

 Нет, не стихи, а судьбы человечьи

 В мучительных исканиях путей,

 В исканиях любви — до понимания

 Её, как высшего в нас достоянья.

 Все беды,

 Лезущие даже в строчку,

 Увы, неотвратимы в одиночку.

 Нам не дано самим изобрести

 Свой лёгкий путь,

 Свою любовь и нежность.

 К трагедии приводит неизбежность,

 А к драме может случай привести,

 Хотя и случай, будучи нечаянным,

 В ряду других

 Бывает не случайным.

 Что мне сказать,

 Тоской не бременя,

 Когда о счастье спросите меня?

 Скажу вам, склонный

 К прежнему пристрастью:

 Большое счастье — это,

 На мой взгляд,

 Не только сам конечный результат,

 Но и дорога, что вела нас к счастью.

 И пусть никто из нас не забывает,

 Что в чистом виде счастья не бывает.

 А если так,

 Зачем иных старанья,

 Чтоб приуменьшить наши испытанья?

 Ведь если счастье нам далось трудней,

 То радость и торжественней и выше.

 А если это так, зачем самим же

 Обкрадываться в гордости своей?

 Суровый счёт ведите неудачам,

 Особо тем,

 Когда за всех мы плачем.

 Да будет слово

 Громом и набатом.

 Суровый счёт ведите всем утратам,