Шмаков закрыл книгу. Всё так же сидел незнакомый прапорщик. На столе сердито шумел раздобытый ординарцем самовар.
— Извините меня, воспоминания нахлынули,— всполошился Шмаков. — Раздевайтесь, пожалуйста.— Только сейчас он заметил, что прапорщик еще в шинели и башлыке. — Будем чай пить, а вы расскажете мне, как там у вас в России. Что нового в науке? Отстал я здесь. Даже газеты и те раз в месяц получаем. Ну да ничего, когда-нибудь наверстаем, — Шмаков вздохнул.
— Лазарев рассказывал мне, будто вы мечтаете построить всевидящий аппарат,—сказал прапорщик.— В таком случае мне есть что вам сообщить. — Он вопросительно посмотрел на Шмакова.
— Да нет, пошутил Петр Петрович, — сам не зная почему, смутился Шмаков. — Просто рассказал я ему одну легенду. Не слыхали?.. Она похожа на сказку о наливном яблочке и золотом блюдечке. Вот и решил, наверное, Лазарев, что мечтаю я всевидящий аппарат построить... Только это неважно. Вы рассказывайте.
Прапорщик отхлебнул чай и, грея о кружку ладони, заговорил:
— Дело в том, что я, как и вы,— физик. До армии работал в лаборатории Петербургского технологического института у Бориса Львовича Розинга. Впрочем, вы, вероятно, слыхали эту фамилию, хотя Розинг удивительной скромности человек. — Прапорщик достал из кармана гимнастерки небольшую фотографию. — Вот, посмотрите портрет Бориса Львовича. Взял с собой на фронт. К сожалению, это всё, что связывает меня сейчас с физикой.—Юноша глубоко вздохнул.— Взгляните на надпись на обратной стороне. Списал на память. Вам будет тоже интересно...
Шмаков послушно перевернул фотографию и прочитал:
Что это? Ключ? Разгадка? Значит, легенда о хрустальном яйце — реальность и можно построить всевидящий аппарат? Больше того, сделан первый шаг. Вот здесь, у него в руках, авторское свидетельство на сконструированный аппарат дальновидения, первый аппарат в истории пока еще не существующей науки... И это уже не оптический телескоп...
Шмаков перевернул фотографию: он знакомился со своим учителем, с которым ему так и не довелось никогда встретиться.
По портрету Розингу можно было дать лет сорок—сорок пять. Худощавое лицо, коротко подстриженные волосы, высокий лоб, из-под которого на Шмакова пристально смотрели темные, глубоко сидящие глаза.
Вот так и познакомился Шмаков с изобретателем первой в мире электронной системы, воспроизводящей изображение, — познакомился по фотографии, на краю России, в нескольких верстах от фронта, в крестьянской хате крохотной прикарпатской деревушки. Необычное знакомство! В этой же избе услышал он от прапорщика историю самого изобретения. То была первая в жизни Шмакова лекция по основам телевидения. Не стоит утверждать, что она определила дальнейшую судьбу Шмакова-ученого. И хотя литератору такой вывод может показаться соблазнительным, правильнее будет просто сказать, что рассказ юного физика оставил свой след в душе Шмакова.
О чем же поведал прапорщик будущему профессору телевидения? Ведь с той дождливой ночи минуло полвека, да и судьба самого прапорщика нам неизвестна. И всё-таки, воспользовавшись воспоминаниями профессора Шмакова, которые довелось мне услышать от него самого, и, к сожалению, скудной, преступно скудной литературой о великом изобретателе, я попытаюсь в нескольких главах восстановить этот рассказ. А может быть — просто воскресить первые страницы истории телевидения...
Итак, оставим на время Шмакова. Впрочем, так придется поступать и дальше. Этого требует рассказ о втором нашем герое — о телевидении. Нет науки, которую создал бы один человек. И всевидящим аппаратом люди обязаны не только Шмакову. Он — среди многих.
РОЗИНГ
ПОКАЗЫВАЕТ
ЧУДО