Легенда о гетмане. Том I

Верныдуб повернулся к нему:

— Наши в свитках, да серьмягах, а там погляди, пан сотник, все сплошь в яркой одежде, да золотых позументах. Вон как блестит все на солнце, как будто расцвечено голендарским маком…

Дорошенко опустил голову:

— Ну что же, возвращаемся назад? Надо готовиться к последней битве.

Внезапно Верныдуб, не перестававший напряженно всматриваться в приближающееся войско, положил ему на плечо свою тяжелую руку:

— Обожди, пан сотник… А кто это впереди едет на гнедом жеребце в черной керее? Никак Ганжа?

Дорошенко встрепенулся. Слабая тень надежды мелькнула в его глазах. Он привстал в стременах и приложил руку козырьком ко лбу. Приближавшаяся людская масса была еще далеко, но ехавшего впереди всадника, хотя и с трудом, но уже можно было рассмотреть. На голове его была ухарски сбитая на затылок высокая казачья шапка, а с плеч, несмотря на жару, свисала длинная керея. Его гнедой жеребец шел легкой рысью, на полсотни саженей впереди колонны, всадник, иногда горячил его и конь даже пританцовывал на ходу. Эта манера езды Дорошенко была хорошо знакома.

— Ганжа! — заорал он во весь голос. — Это же Ганжа! Верныдуб, это наши, наши!

Он стеганул плеткой коня и, пустив его в карьер, помчался навстречу приближавшемуся войску.

Когда Ганжа увидел приближающихся к нему всадников, он приподнялся в стременах, разглядывая их, после чего, сдавив острогами конские бока, поскакал им навстречу. Через несколько минут он уже крепко обнимал Дорошенко, а затем и сам оказался в могучих тисках объятий Верныдуба. После обмена приветствиями, он в немногих словах рассказал о битве под Корсунем, о том, что оба польских гетмана оказались в плену, об огромном количестве захваченных трофеев.

— Вы помните, как тяжело нам было достать коней, когда выходили из Сечи, — говорил полковник, подкручивая ус, — а сейчас у каждого казака, почитай, три, а то и четыре заводных коня. Пленных взяли почти десять тысяч, оружие, пушки. А сколько всякой материи, сукна, одежды и утвари — не сосчитать. Вот сейчас по приказу ясновельможного гетмана сопровождаю все это и пленных в Чигирин. Там, что положено отдадим татарам — Тугай — бей сейчас в одном переходе от нас и к вечеру подойдет к Чигирину. Часть трофеев отправим на Сечь в войсковую скарбницу, а остальное разделим между казаками и старшиной. Всем хватит, никто не будет в обиде.

— Пан, полковник, — наконец, спохватился слушавший его, как зачарованный Дорошенко, — кажется, к Чигирину со стороны Днепра подходит войско князя Яремы.

Выслушав его рассказ о последних событиях, Ганжа нахмурился, затем обернулся к подъехавшему к ним есаулу:

— Оставайся тут за старшего, а я проскочу к Чигирину вместе с ними, — он кивнул на Дорошенко и Верныдуба. — В город не входите., станьте в полуверсте укрепленным табором.

Он огрел коня нагайкой и поскакал вперед. Дорошенко и Верныдуб последовали за ним.

Весть о том, что войско коронного гетмана почти полностью уничтожено в битве при Корсуне вызвало у жителей Чигирина небывалый приступ ликования. Казаки и мещане, столпившиеся на валах, подбрасывали шапки в воздух, кричали: «Слава гетману запорожскому! Виват Хмельницкому! Слава Запорожскому Войску». Сейчас, когда к городу подошел конный казацкий полк и на подходе был сам Тугай-бей с татарами, уже мало кто опасался приближающегося войска князя Вишневецкого. Народ толпился на улицах, повсюду были слышны радостные возгласы. Людей было так много, что Ганже с товарищами с трудом удавалось проехать. Каждый хотел коснуться стремени или кереи запорожского полковника, сподвижника гетмана Хмельницкого, участника двух легендарных битв с ляхами.

Наконец, пробившись через толпы народа, всадники подъехали к мосту. Там по распоряжению Яненко казаки выкатывали бочки с порохом и подводили к ним запальные шнуры, пропитанные селитрой. Сам он, сидя на своем буланом в яблоках коне, всматривался в горизонт, который сплошь затянуло облако пыли. Дорошенко обратил внимание, что облако распространяется не очень быстро, создавалось впечатление, будто движется пешее войско. «Но ведь у Яремы конные хоругви»- подумал молодой сотник. Бросив взгляд в сторону Верныдуба, он заметил, что и тот всматривается в даль с заметным удивлением.

Ганжа, сердечно обнявшись с Яненко, также некоторое время молча наблюдал за приближавшимся пылевым облаком, затем негромко сказал:

— Сдается мне это не Ярема. У князя конница, а тут явно движется пехота.

В молчании прошло еще несколько минут. Внезапно казаки увидели, что от облака пыли отделилась группа всадников, скачущих по направлению к ним. Когда до них оставалось с версту, Верныдуб, обладавший великолепным зрением, сказал:

— Не сойти мне с этого места, если это не Воронченко со своими разведчиками. Да вот не пойму только, кто с ними еще.

Действительно, вскоре и остальные увидели, что это возвращается дозор, от которого не было вестей целую неделю. Уже можно было ясно различить усатое лицо самого куренного атамана и его казаков, развевающиеся гривы коней, несущихся в карьер. Но двух скакавших рядом с ними всадников никто не знал.