Ледоход

Подняла она голову, смотрит опять внимательно, и я уж глаза не опускаю: очень трудное дело, чтоб девка парню поверила даже на пустяке. Но вижу, сдалась, поверила, и глаза прекратили блестеть бабьим блеском: под кем лед трещит, а под кем и ломается.

— Хорошо, — говорит, — товарищ! Побуди!

И эта «товарищем» назвала. Если б только знала ты, какой я товарищ и что этот товарищ против твоего спящего товарища замыслил!

Часу в шестом вечера, когда начало заводить реку вечерней синевой, прискакал с Иван-озера оголтелый всадник, без шапки, и за полверсты схватился орать и махать руками. Ну, значит, тронулся лед. Держись теперь, Бобриковское строительство! Держитесь теперь, беззаветные работнички Шатовской плотины! Удержите ли вы напор весенней ледной силы? Иль плыть вам вместе с сорванными ледорезами, с ряжами, с гатями, с прожекторами, с прорабами? И мне как быть в решительный этот момент? Знаю я, что вчера в последний раз посылали на горбы, к верхним мужикам, сказать, что вода их достигнет. И к моему отцу посылали. Значит, он и пришел, посланец тот, в аккурат, в самый момент, когда мать над самоварчиком рыдала. Так и остался невыпитым самоварчик! Значит, и родового гнезда моего ледная сила достигнет! Снесет к чертовой матери! И сапоги мои новые поплывут! И собашничек поплывет! А ну-кось, я лед-то на крайние ряжи пущу! Раньше ночи иван-озерскому льду сюда не прийти, а бригадир кто? Я — бригадир. А ночь — что? Дело известное: очень бедовое дело — ночь! Вот как жизнь в тот день меня испытывала! На все сто процентов экзамен давала.

Ворошатся мысли в голове, а внизу вот эдак же ледовины ворошатся, да вдруг как вспомню: батюшки, а ведь я разбудить обещался! Ведь поверила мне! Так же поверила, как Донецкий поверил! Аль обмануть?! Сказал себе это слово, да как брошусь бежать к камушкам, где они вповалку, одна к другой на плечо привалились, а их уж побудил кто-то. Наташа сидит и волосы заправляет, шпильку во рту держит, и красная ее косыночка на коленях лежит, и спину еще чью-то вижу, сквозь шпильку улыбается она парню какому-то — спиной ко мне стоит, и с лица не видать. А на нем сапоги новые, не в глине. Кулешов! Кому же больше? Он разведку делает! Будь у меня в ту минуту лом, разгромил бы ему голову без всякого сомнения. Но жизнь моя опять не обманула меня: не было в руках лома.

А Кулешов уж обернулся, глазом мне мигает, и глаз у него веселый и безвинный, будто только сию минуту котенка придушил. И от глаза его веселого стало страшно мне до самого горла. И не за него, — нет! И не за нее, — волоса не дал бы тронуть! За себя стало страшно. Понял я: до чего я черен, до чего мутная у меня душа.

А подошел к нему тихо: как большой зверь к маленькому подходит, чтобы убить. Взял за руку, отвел в сторонку и говорю:

— Иван-озерский лед пошел! Бери лом и становись в общий ряд.

— Вот тебе раз! А я, — говорит, — по случаю обговоренного дела выходной день устроил. И выпивки припас. Угощаю.

— А насчет обговоренного, — отвечаю ему, и все тише говорю, на полшепот срываюсь, — забудь навсегда, как не было. И если хоть раз да когда-нибудь, в пьяном ли, в трезвом ли виде, из озорства пьяную мою брехню вспомнишь, убью тебя тую же минуту, слова договорить не дам.

— Да ты, — шепчет, — в уме? Я твою не трогаю. Я светленькую облюбовал.

— Попомни! — отвечаю. — Светленькая мне женою будет.

Посмотрел он на меня, как на очумелого, отодвинулся, да вдруг как бросится бежать, да прямо на гору, домой. А я проводил его глазами и подошел к девкам своим хладнокровно:

— Не разбудил вовремя потому, что каждую минуту вашего сна берег, а вы, видишь ли, для зубоскальства веселей, чем на работу, проснулись. Сейчас иван-озерский лед тронулся. Каждая рука на счету. Вот две лопаты. Станете обе за мной, и слушаться меня, бригадира вашего, беспрекословно.

Изумились они словам моим, а Наташа так долго на меня приспущенным глазом глядела, что прямо ниточка меж нашими глазами протянулась. Но выдержал я взгляд ее и сказал еще строже:

— Ну!

Только одно слово это и добавил, а чувствую, что не смеет она ослушаться и что так будет, как я Кулешову в полшепот сказал, иначе и быть не может.

Подняли они лопатки, пошли за мной. И Наташа в первый след мне идет, за своей спиной ее чувствую.

А через час началась наша решающая битва. Иван-озерский лед напер на шатовский лед ледовитой стеной, и наш лед, шатовский, покололся, побился и ледяным войском пошел на штурм нашей крепости. Плотина в аккурат похожа была на крепость, где три тысячи человек, вооруженных ломами, лопатами, топорами, приготовились отбиваться от природы.