Ледобой

Седой исподлобья окатил толпу холодным взглядом и молча отвернулся. Дескать, все обошлось, люди добрые. Толпа разочарованно загудела. Эка невидаль, пылью человека угостили, ни драки тебе, ни разбитых носов. Убогонький пьянчужка, нимало не смущаясь, обошел седого, встал спереди и уставился тому в лицо. А что, интересно ведь! И вовсе чужак не стар. Сед — не отнять, однако не стар. Борода еще догорает рыжиной, но тлеет из последних сил. Лет еще пяток и подернется пеплом вся. Редкие, но глубокие морщины пробороздили лицо, будто трещины иссохшую землю. Глаза печальны, а что пожил, что жизни нахлебался — и так видать. Седой поднял с земли скатку, небольшой мешок, и последним отнял у дороги меч.

На людской гомон, как пчелы на сладкое, уже спешила стража. Где шум да брань — там княжий человек, зорко оком водит, бранящихся разводит. Здрав Молостевич по прозвищу Брань, к началу не успел, однако и за спинами не ворон считал. Едва углядел меч в хозяйстве чужака, мигом вперед протиснулся. Даром что чужак на вид невзрачен — знающему человеку только разок взглянуть. Навидался таких на всю оставшуюся жизнь. Княжьим повелением всякому стороннему клинку, будь то меч или сабля, место определено в ножнах. Впрочем, иному умельцу запрет вовсе не помеха. Один с мечом — как мачеха и падчерица, другой и простым топорищем чудеса творит. Аж земля горит под ногами.

— Двинь-кось! — Здрав растолкал зевак и, широко расставив ноги, встал перед чужаком. — Ну-ка, Сивый, дай сюда меч. Глядеть буду.

Чужак, не мигая, морозил десятника глазами избела-небесного цвета и медлил.

— Давай, давай! — Брань требовательно затряс рукой. — Всяк своим делом занят. Мое дело печать проверить, твое дело — меч отдать! Есть печать — гуляй ветер, если нет — взыщется с тебя. И не говори, что про указ не слыхал!

Сивый отвел глаза и, глядя куда-то в сторону, неохотно отдал меч. Здрав оглядел клинок со всех сторон. Вроде все на месте. Рукоять приторочена к ножнам не одним — двумя ремешками, ремешки увязаны не двумя — аж тремя узлами, не одна — две восковые печати ало полыхали на ремешках, и на обеих соколиная лапа хищно топорщила когти.

Брань окинул чужака с ног до головы цепким взглядом и знобливо поежился. Глядит Сивый, будто вымораживает, глаз холоден, не улыбнется, не отшутится, стоит себе и стоит. Молчит.

— Пожалел дурня? Скрепился?

Чужак даже не улыбнулся.

— Молод еще. Поседеет — перебесится.

— Если доживет до седин. Кто таков? Как звать?

Кто как звал, а чужие так и звали — «Сивый» или «Безродный». А на правду что ж обижаться?

— Безрод я.

Зеваки внимали молча, как один раскрыв рот. Думали, седому повезло, жив остался, не разметал костей по большаку, а дядька Здрав дело вон как обернул! Выходит — уберегли боги Еську-дурня?

— Гляжу, меч при тебе, стало быть, не землю пашешь. Чей человек?

Чей? Теперь ничей. Погиб Волочек-воевода, сложили головы сотоварищи. Один-одинешенек и остался. Даже смерти безродный оказался не нужен. Около родовитых такой — будто постный щавелевый пирог рядом с жареной олениной.

— Ничей. Сам по себе.

Брань узнающе прищурился и хитро оскалился.

— Врешь, поганец! Узнал я тебя! Волочков ты человек со Скалистого острова, с чернолесской заставы! Бывал я в тех краях три года назад! Видел тебя мельком. Видел мельком, а запомнил на всю жизнь!

— Был Волочков, теперь сам по себе, — буркнул Безрод.

— А надолго к нам?

— День-два — и нет меня.

Любопытный пьянчуга с козлиной бороденкой слушал так внимательно, что и не заметил, как оттоптал Здраву ноги, мостясь поближе.

— А ну вон отсюда, лень праздная! Ишь, рты раззявили! — рявкнул Брань, обращаясь к толпе. — У каждого забот — возок с верхом, так нет же, давай сплетни собирать да ухо гладить!

— Здравушка, миленький, а дальше что? Кого правым сделаешь, кто виноватым уйдет? Страсть как интересно!

Здрав, усмехнулся, оглядел толпу и, заговорщицки подмигнув, назидательно изрек:

— Дам слово заветное. Слушать внимательно, да на ус мотать!

— Уже мотаю! — Любопытный пьянчуга подался вперед и подставил ухо.

— А слово заветное вам такое будет: «Не лезь на рожон, целее будешь!»

— Ну-у-у! — восхищенно протянул «козлиная бороденка».

— Подковы гну! Вон отсюда! — Здрав беззлобно оскалился.

Проныра сделал вид, будто уходит. Дал круг за спинами и вылез меж зевак с другой стороны.

— А ты, Волочкович, ступай за мной. Тут недалеко, даже пыль поднять не успеем.

— Меч отдай. — Сивый окатил стражника стылым взглядом и спокойно протянул руку.

— Держи. Не пойман — не вор.

За неимением пояса и перевязи меч ни сбоку подвесить, ни за спину приладить. Так и зажал Безрод меч в руке. Невышитая рубаха полоскалась на ветру, в одной руке меч, в другой — скатка.