Ледник

Просто-напросто у нее так была развита природная потребность собирать и копить, что она долгое время, когда неоткуда было взять другой пищи, могла кормиться содержимым своей корзинки и других своих потайных складов. Она собирала все, что можно и сколько можно, и это слепое пристрастие сливалось у нее с инстинктом самосохранения; вот у нее всегда и были запасы, и таким образом она перебивалась зимой.

Моа умела сушить различные съедобные корни, а кроме того, они сами высыхали от долгого лежания в запасах, и таких сухих кореньев у нее накапливался ворох. Но всему прочему она предпочитала семена известных сортов злаков; она собирала их по зернышку и особенно тщательно припрятывала их целыми кучами.

Пожалуй, началось с того, что ей полюбились эти семечки, такие маленькие, похожие на детенышей диких овец, которых хочется приласкать и взять под свою защиту. Но она и тут, как всегда, не знала меры; ей хотелось набрать их как можно больше, бесконечно много – просто ради того, чтобы иметь; ей нужен был целый мир прелестных крошечных детенышей. Потом нужда заставляла ее съедать эти семечки. Одной горсти ей хватало, чтобы быть сытой на весь день.

Особенно усердно собирала она семена высокого злака с длинными шершавыми колосьями – дикого ячменя. Дренг хорошо знал их; и ему случалось иногда отведать зернышек из колоса, запутавшегося у него в волосах; ничего, было довольно вкусно. Но Моа собирала их ежедневно в большом количестве, и скоро они вошли в пищевой обиход и ее, и Дренга.

Годы шли, и Моа все развивала свои привычки – и во время кочевок у подошвы Ледника, и во время более или менее продолжительных остановок на местах. Дренг предоставлял Моа заниматься своими делами, а сам охотился и совершенствовал свое оружие. Время от времени он замечал в руках у Моа что-нибудь новенькое, взявшееся откуда-то словно само собой. Из клочьев шерсти мамонта и других животных, которые Моа повсюду прилежно собирала, она, сидя у порога своего жилья, свивала нити и плела из них зимнюю одежду. На лето же она стала плести себе легкие юбки из волокон тростника и травяных стеблей. Она перепробовала для этого все сорта трав, пока наконец не облюбовала невысокую травку с голубыми цветочками – лен. Эта травка особенно пригодилась ей для работы, и с тех пор неутомимым пальцам Моа пришлось повозиться с этой травкой.

Для хранения зерен Моа стала плести из прутьев корзины поплотнее и все щели в них замазывала глиной, чтобы зерна не просыпались; таким путем женщина на ощупь подошла к изготовлению горшков; но наладилось это дело лишь тогда, когда мужчина снова добыл огонь.

У них уже было несколько детей. Первый ребенок родился в отсутствие Дренга, а во второй раз Моа сама ушла из жилья, спряталась за большой камень и, поохав там с часок, вернулась назад с новым ребенком. Это были маленькие слепые создания, с коричневым пушком по всему телу; первое время они почти целыми днями спали в плетеной корзинке за спиной у Моа. Но они быстро росли; старший пузанчик уже расхаживал за порогом жилья и исследовал все, что только попадалось ему под руку. Отец сделал ему кремневый топорик, величиной с ноготь большого пальца, и маленький мужчина отважно набрасывался с ним на щенков, копошившихся вокруг жилья. Удалось-таки Дренгу снова полюбоваться на маленьких пушистых ребятишек, пускающих по ветру пушинки, как птички, – точь-в-точь как в прежнем первобытном лесу; но теперь это все-таки выглядело совсем по-другому!

Жилище приходилось устраивать попросторнее и попрочнее, чтобы хватило места всей семье. Уходя на охоту, Дренг заваливал вход в жилище большим камнем, и Моа сидела там с детьми, занимаясь своим плетеньем. Днем она отодвигала в сторону какой-нибудь из камней поменьше, чтобы внутрь лился свет, а то там бывало темновато, особенно зимой. Все холодное время года они проводили на одном месте, оттого и жилье им требовалось попросторнее; Дренгу приходилось еще устраивать особые помещения для запасов вяленого мяса, кореньев и зерна. Обычно он старался выбрать для жилья место, уже защищенное от ветра, предпочитая естественную пещеру или горный утес, к которому прислонял камни, или, если не находилось ничего другого, приходилось довольствоваться углублением в земле.

Ледник, надвигаясь на них своими краями, вынуждал их кочевать и часто просто спасаться бегством. Таким образом, они были постепенно оттеснены так далеко на юг, что, судя по местоположению, очутились приблизительно там, где Дренг родился и провел свое детство. Он узнал это по многим приметам, например, по близости потухшего вулкана; но на месте прежнего первобытного леса простирался теперь на большое расстояние сплошной щит льда с такими глубокими расселинами, что в них утонули бы самые высокие деревья. Разница была настолько велика и удивительна, что Дренг, переживший всю эту перемену, по временам с трудом узнавал и себя самого.