Леди - обольстительница

– Нужно иметь смелость любить, – сказала она. – Я не считаю трусостью стремление быть крепко связанным с другим человеком.

– Хорошо, я приведу тебе пример. Расскажу кое-что о себе. В детстве я страдал тяжелой формой астмы.

– Да, я знаю.

Об этом ей рассказывали и Ричард, и сестры Алекса, которые боялись, что эта ужасная болезнь возобновится. Гвен не разделяла их опасений. Алекс всегда казался ей сильным здоровым мужчиной.

– Это страшное заболевание. Врагу не пожелаю такого, – продолжал Алекс. – Ты вдруг ни с того ни сего начинаешь задыхаться и не можешь совладать с приступом удушья. Причем он может настичь тебя в любой момент. Ты вроде бы прекрасно чувствуешь себя, и тут вдруг внезапно начинается приступ, и ты падаешь на пол с одной только мыслью: где твое лекарство? Иногда оно находится в кармане, под рукой, а иногда до него не дотянуться. Пропитанная солью бумага и спички могут лежать на столе и тебе до них не добраться. Ты не можешь встать и не можешь позвать на помощь. А это значит, что тебе не удастся сделать спасительную ингаляцию. Единственная надежда, что в комнату, в которой ты задыхаешься, кто-нибудь случайно войдет. – Алекс судорожно вздохнул. У Гвен сжалось сердце. – Я хорошо помню подобные минуты ожидания. Я чувствовал себя беспомощным младенцем. О спокойствии и самообладании не могло быть и речи. Я испытывал дикий страх, Гвен, и знал, что когда-нибудь мое ожидание окажется напрасным и в критический момент ко мне на помощь никто не придет.

Гвен почувствовала, как по ее щеке покатилась слеза и украдкой смахнула ее. Если бы Алекс заметил, что она плачет, это ему вряд ли бы понравилось.

– Я чувствовал свою зависимость от других, – сказал он.

– Я понимаю тебя.

Дрогнувший голос выдал Гвен. Алекс пристально вгляделся в нее.

– Воспоминания о том времени не причиняют мне боли, Гвен. Наверное, мне следовало сразу предупредить тебя об этом. Я рассказываю все это только для того, чтобы кое-что объяснить тебе. После нескольких жестоких приступов астмы родители приставили ко мне человека, который должен был ходить за мной по пятам – из комнаты в комнату, из дома на лужайку, с лужайки в дом. Когда я ходил в туалет, сопровождавший стоял у двери, прижав к ней ухо. Мне не разрешали ходить в лес, играть с собаками, кататься на лошади, общаться с мальчишками. Моей компанией были сестры и Джерард. Правда, брат не всегда снисходил до игр с калекой.

– Алекс… – прошептала потрясенная Гвен.

– Он сам употреблял это слово, и я не сердился на него. Но все усилия родителей вылечить меня не приносили результата. И тогда доктора высказали предположение, что моя болезнь возникла на нервной почве. Меня послали лечить нервы в Хеверли-Энд. Родители надеялись, что уединенная жизнь и строгий распорядок дня поспособствуют моему выздоровлению. Меня каждый день выводили на прогулки, кормили, обучали различным наукам, купали и укладывали спать. Мне было лет десять-одиннадцать, и я чувствовал себя зверушкой на коротком поводке. Но я, по крайней мере, был в безопасности. Теперь я не боялся, что останусь во время припадка один и не смогу дотянуться до лекарства. Но время от времени я испытывал отвращение к себе из-за того, что мне порой нравилось быть ручным зверьком. Это, конечно, продолжалось не очень долго. Я рос, объем моих легких увеличивался. Я становился все смелее и, в конце концов, решил, что мне надо пойти в школу. Я настаивал на этом, требовал, умолял родителей отпустить меня, ссорился с ними. Но они не желали уступать мне. Ими двигала, конечно же, любовь. Но я не хотел сдаваться и однажды убежал из дома. Меня поймали, вернули в усадебный дом и заперли в четырех стенах. Разумеется, из любви ко мне. Усадьба Хеверли-Энд стала моей тюрьмой. Но я знал: меня держат под замком и лишают меня свободы, поскольку искренне любят. Родные думали, что, накладывая ограничения, они тем самым спасают мне жизнь. И я не обижался на них. Тем не менее, я вынужден был перейти к угрозам, чтобы завоевать себе право учиться в Итоне. И до сих пор не могу отделаться от мысли, что любовь и забота способны задушить человека.

Слова Алекса отозвались болью в сердце Гвен. Они звучали как приговор. Тем не менее, она заставила себя улыбнуться.

– И, все же, несмотря ни на что, ты очень добр к своим близким. Сестры обожают тебя, и ты им ни в чем не отказываешь, Алекс.

– Мне так легче жить. Их просьбы всегда касаются каких-нибудь пустяков. Мне кажется, они боятся просить меня о чем-нибудь серьезном. Я порой подсмеиваюсь над ними, но всегда стараюсь идти им навстречу: приезжаю к ним на праздники, дарю подарки, появляюсь на их званых ужинах. И все это из страха, что если я перестану это делать, они рассердятся на меня и предъявят серьезные требования. Они могут потребовать, например, большего внимания к себе и участия в воспитании их детей, то есть выполнения долга брата по отношению к сестрам.

Подобные требования казались Гвен вполне естественными.