Леди мэр

— Как это говорил мой бывший Кузьма Михайлович… Каждый должен тянуть за свою веревочку.

— Вообще-то это звучит несколько иначе. Взялся за гуж — не говори, что не дюж.

— Тем более.

Алевтина уволакивает свой пылесос и на прощанье сверкает фиксой:

— Ну извините, девушки, если что не так ляпнула…

Я и не догадываюсь, что через часок эта милая бригадирша уже трется возле Серафимы, таская за собой здоровенную порожнюю сумку на колесиках. Та, в рабочем, испачканном кровью комбинезоне и белой каске, угрюмо наблюдает за тем, как пара грузчиков разгружает здоровенный авторефрижератор с тушами мороженого скота.

— Ужас, Симочка, просто ужас. Первым делом как заорала на портрет Федоровны: «Убрать это! В помойку! Чтобы и духу тут щеколдинского не оставалось!»

— В помойку, значит… Ничего. Рано ликует. У нас тоже помоек на всех хватит, — подумав, усмехается Серафима.

— Вообще-то я, как ты советовала, к ней подмылилась. Дура она, конечно. Долго не просидит.

— Почему?

— Доверчивая слишком. Все еще людям верит… Серафима Федоровна!

— Ну?

— Чего «ну»? Я же на вас стараюсь. Риск жизни, опять же…

— Михей, — машет грузчику Серафима. — Отруби там ей. Из отморозки…

— И без костей чтобы. И без костей…

— Значит, языков подкинь. Они как раз по ее характеру — без костей, — с явной пренебрежительной издевкой замечает хозяйка и генеральная директриса.

— И бужениночки. И сарделечек, сарделечек… Уж больно у тебя сарделечки хороши.

— Не перестарайся, а то в лавки отправлять нечего будет.

Грузчик, прихватив сумку визитерши, уходит в разделочную.

— А что это вы? С месяц вроде стояли. Ничего не фурычило. А нынче опять колбасня задымила…

— Чинились. Ремонтировались…

— Ну ладно. Раз ты мне, так и я тебе. Только не хотела неприятности говорить…

— Меня больше неприятностями не испугаешь. Выкладывай.

— Это насчет Гоги, — уклончиво сообщает Алевтина. — У него сегодня вечерочком в «Рионях» как бы большой сбор авторитетных мужиков. Дам тоже…

— Меня не приглашали.

— Так не про вас речь, — пожимает плечами та. — Про папашу базар назначен. Про Фрола Максимыча.

— Вот как? — настораживается Серафима.

— Так что вы… учтите.

— Учту, дорогая, учту.

Моросит мелкий дождь. У входа в ресторан с яркой вывеской «Риони» выстроились несколько дорогих иномарок. Из ресторана доносится бешеная музыка. В стороне стоит милицейский «жигуль», возле которого топчется Лыков в накидке с капюшоном. Дверца приоткрыта. Патрульный Ленчик за баранкой. К ресторану подъезжает «жигуль», но из него никто не выходит. Лыков, приглядевшись, направляется к машине. Серафима опускает стекло. Она угрюма и нервно курит.

— Что тут у вас, Лыков?

— Это не у нас, Серафима. Это у Гоги. Спецобслуживание! Сам готовит. Запах чуешь? Это не шашлык, а обоняние небес.

— Ну и кто там сегодня… обоняет?

— А весь бизнес… универмаг, пекарня, авторемонт, молокозавод, обе бензоколонки, гаражи. ЗАО, ТОО, ООО…

— И Прасковья здесь? Шкаликова?

— Это ты про рынок? А как же!

Она собирается, озлев, выйти из машины, но он придерживает дверцу, не выпуская ее.

— Тпрусеньки, Сима. Про папашу-то ничего нового?

— Отстань! Я тебе уже все в твоей сраной ментовке изложила. Под протокол. Не знаю я, куда его унесло из Сомова! И с чего! Он нам с Риткой никогда не докладывался. Ничего не знаю! Честное слово! Ничего. Пусти!

…Гремит мощный музыкальный радиоблок на стойке у улыбающегося Гоги. Это не банкет, а нормальная провинциальная пьянка. Четверо местных бизнес-мужиков и три задастые расфуфыренные женщины со смехом и криками, с бокалами в руках изображают нечто танцевальное под древний рок-н-ролл.

Неспешно входит, развевая шубой, Серафима, выключает музыку.

— Что, мышки? Кота хороните? — усмехается она бледно.

— Мужики, да откуда взялась эта фря? Кто ее звал? — деланно изумляется сверкающая цацками как елка мордасто-румяная Шкаликова.

— Ай-я-яй, Прасковья. Вчера, значит, «Симочка», сегодня, значит, «фря»?

— А с вами все кончено, — мстительно кривится рыночница. — Мы не крепостные, чтобы и дальше нас за вашу поганую крышу оброком обкладывать. Сколько лет этот вонючий дед нас доил? С Риткой? А? Почти досуха. И пошла ты отсюда, Симка.

— Вот это — правильно, — кивает кто-то из мужиков.

— Что-то вы слишком рано возникаете, мышки. А как вернется котик?

— Э! Серафима, некрасиво, — примирительно смеется Гоги. — Вернется — встретим. У нас теперь — Лизавета.

— Вот именно! — взбодряется проникновенно Шкаликова. — Наша Лизонька. Как вы ее? А? Даже в тюряге гноили! Ободрали как липку. Из родного дома выперли! Почти что с земли стерли! А как она вас? А?

— Но ведь и мы с нею, — осторожно замечает начальник порта.

— Да брось ты. «Мы», — вновь обращается к Серафиме Шкаликова. — Думаешь, твой папонька от ментов смылся? Он от нее ноги унес. Только не унесет. От нее — не унесет! Это вам всем кара божья. И вечное наказание! И в гробу я тебя видела!

Шкаликова врубает музыку и начинает отплясывать, все оживляются и демонстративно включаются в танец. С хохотом и воплями. Гоги протягивает Серафиме бокал с вином: