Леди мэр

Подумав, я ставлю электрочайник, открываю письменный стол, потому как помню, что заварку и сахар Кыськин родитель извлекал из него, и — натыкаюсь на забитую бумагами папку, на которой вытеснено «К докладу».

Я вынимаю первое письмо, разглядываю титул с завитушками «Мэру Басаргиной Л. Ю. Срочно».

И с трудом понимаю, что это я и есть теперь — мэр Басаргина…

Я читаю:

«Многоуважаемая. Примите искренние поздравления…» И так далее.

А вот и главное:

«Требую принятия немедленных карательных мер по отношению к горгазу, каковой после ваших выборов отключил Вечный огонь, якобы для экономии газа, чем оскорбляет память о нашем светлом героическом прошлом. Зоркий наблюдатель».

— Ай-я-яй. Чего ж ты так боишься, наблюдатель, если даже фамилию свою не называешь?

Я прислушиваюсь к смеху и перебранке на первом этаже и лестнице. Ага, это уже тетки пришли. Уборщицы.

Одна такая и впихивает перед собой в кабинет здоровенный, как бочка, казенный пылесос. В зубах беломорина, посвечивает золотой фиксой, фейс как топором сработан из темного дерева. Голос посажен до хрипоты.

— Вышла, что ли, Лизавета? — бесцеремонно разглядывает она меня.

— Похоже, что так.

— Ну и дел у нас натворилось. А? Но мы все… все бабы… были за тебя.

— Голосовали, что ли?

— Голоса — это все само пришло. Плакали мы за тебя. Очень. Потому как было тебя жалко до полной невыносимости. Так что ты на наших рыданиях взошла.

— А когда тут эти… Служивые приходят?

— А хрен их теперь разберет. Пусто как в барабане. Никто и на службу почти что не ходит. Один Степан печатью справки шлепает. Алевтина я. Ну, как бы бригадирша…

— Какая бригадирша?

Она включает пылесос и перекрикивает его во всю глотку:

— Да мы уж давно с бабами сговорились… крутиться не по отдельности, а своей командой. Мы-то в основном дворники. Дворовые. В подкрышные с улицы у нас попасть — это большая везуха.

— Подкрышные? Это в уборщицы, что ли?

— Технические работницы. При казне. Ну, тут в мэрии место никудышное — одни промокашки. Самое хлебное — это гостиница: там на одних бутылках жить можно. Буфет на вокзале… тоже ничего. А самое поганое — ментовка лыковская и детсад. Но мы все одно — половину навара сдаем в общий котел, чтобы по отдельности ноги не вытянуть.

— Да выключи ты эту штуку. — Та выключает пылесос. — Вот так-то лучше.

— И то дело. Слушай сюда. Раз ты уж на службе, я тебя в курс жизни ввести обязана, а то ты уже глупостей наделала!

— Я? Каких же?

— Ты из лохматовского лазарета через весь город пехом приплелась?

— Да.

— А зачем? Почему колеса не вызвала? Ты же теперь кто? Начальница! Руководящее звено! У тебя же в гараже казенная машина стоит. С Витькой-водилой. Щеколдиниха с нее не слезала. Так что ты бери его за шкирку. А то он на твоей казенке по ночам наших шалав в Москву на работу возит.

— Какую еще работу?

— На ту самую. Я их не осуждаю. Каждый крутится… как умеет.

— Скажите, пожалуйста, какая интересная у нас ночная жизнь в городе.

— Дневная тоже. Ты меня слушай. Другая тебе такого никогда не скажет.

Кажется, мне в первый раз здесь становится интересно:

— Где я еще прокололась?

— Да хотя бы вот тут! Чего это ты со мной лясы точишь? И допускаешь, что я тебя жизни учу? Ты мне кто теперь? О-го-го! А я тебе кто? Мышь серая. При швабре! Бояться тебя должны, понимаешь? Бояться!

— Зачем?

— Да какая ж это власть, если ее не боятся? Тебе ведь в минуту на голову сядут. Сюда только с одним и идут — дай! Ладно, сколько с нас-то брать будешь?

— Брать?

— Ну, у Щеколдинихи своя такса была. За устройство на казенную работу — своя. С любого заработка — семь процентов…

— И она с вас брала? Даже с вас?!

— Вообще-то, конечно, это она больше для острастки нас так держала, чтобы все знали: без нее тут и кошки не котятся.

— Прости, но ко мне это не относится.

— Ну да, ты ж мильонами ворочала. Что тебе наши копейки. Ладно, если не возражаешь, я тебе и дальше подсказывать буду. Консультировать! А имя мне Мухортова Алевтина…

— Ну, консультируй, консультируй, Алевтина Мухортова. А пока, не в службу, а в дружбу, сними-ка мне… эту… мадам…

Уборщица с ходу запрыгивает на стул и снимает портрет Щеколдиной со стены.

— Ну, гадина, натерпелись мы от нее. В помойку?

— Неприлично. В архив.

Вбегает, запыхавшись, Элга, развевая мокрое кожаное пальто, в брызгах грязи даже на бледной мордочке.

— А мне доктор Лохматов передал информацию, и я бегу, бегу. О, Лиз! Наконец-то! Неужели мы выжили? И имеем эту жизнь?

Мы влипли друг в дружку.

И просто ревем.

Неожиданно свистит свистком электрочайник, про который я совсем забыла.

Алевтина-бригадирша выключает его.

— Заварить, что ль, Лизавета?

Я спохватываюсь:

— Позволь представить тебе моего новоявленного нештатного консультанта…

— Алевтина.

— Хочу представить вам, Алевтина, мою первую помощницу и главного советника мэрии…

— Я имею фамилию Станке. Я имею имя Элга. Я имею отчество Карловна.

Алевтина как-то нехорошо ухмыляется:

— Ну, блин! Вот только прибалтов нам тут не хватало.

Элга бледнеет от негодования:

— Я полноценная гражданка Российской Федерации, мадам! Мы работаем, Лиз?

— А не страшно, Карловна?..