Леди и разбойник

– Говорят, иногда правда звучит куда более странно, чем вымысел, – ответил адвокат, и на мгновение на его худом, почти бескровном лице появилась слабая улыбка. – Разумеется, мы должны говорить правду, хотя в то же время мы должны стремиться, чтобы она звучала правдоподобно.

– Но это правда, – запротестовала Пэнси. – Разбойник, вернее, два разбойника остановили карету, и один из них вызвал на дуэль мистера Драйсдейла, и тот был убит.

Она не смогла заставить себя сказать слова «мой муж», это было выше ее сил.

– Дуэль, конечно, не убийство, – вздохнул судья. – Но против вас выдвинуто совсем другое обвинение. Утверждается, будто нападавшие были отнюдь не разбойники, а головорезы, которых вы наняли, чтобы избавиться от мужа и завладеть его деньгами.

– Это ложь, – возразила Пэнси. – Я вышла замуж за мистера Драйсдейла тайно, по его требованию, и, как я вам уже объясняла, согласилась на брак только потому, что не видела другого способа спасти жизнь брата. Он подло обманул меня, о чем я узнала только после замужества.

– А кто дал вам эти сведения?

И снова Пэнси замолчала, не осмеливаясь ответить на вопрос. Она отлично понимала, насколько фантастично звучал бы ее рассказ, и разделяла страхи мистера Добсона. Ей действительно никто не поверит.

Скажи она, что разбойник – ее кузен, это больше бы походило на правду. Кто еще так тяжело переживал смерть Ричарда? Кто мог рисковать собственной жизнью, чтобы ее освободить? Но если бы она представила все в таком свете, Люция обвинили бы в убийстве, что побудило бы власти с еще большим рвением взяться за его поимку. С какой стороны ни посмотри, она оказалась в безвыходном положении. Словно почувствовав, какая буря бушует в груди Пэнси, мистер Добсон произнес усталым голосом:

– Если вы не будете со мной откровенны, миледи, должен сказать, мне будет очень трудно вам помочь. Мне нужно выстроить защиту, представить также краткое изложение дела. Если я не буду знать всех подробностей, весьма вероятно, в суде нам противопоставят свидетельства, каких мы не ожидаем, или попытаются доказать, что мы не точны в самом начале дела, а это настроит против нас присяжных, и решение они вынесут не в нашу пользу.

Доводы адвоката были разумны, но Пэнси не осмеливалась открыть всю правду о событиях той ужасной ночи. Разве можно кому-нибудь объяснить, что она инстинктивно доверилась Люцию, когда тот, заглянув в карету, увидел ее, заплаканную, прижимавшую к груди тельце Бобо? Разве кто-нибудь поверит, что разбойник, грабитель с большой дороги, ни на мгновение не показался ей страшным, и она с радостью вручила судьбу в его руки, а он спас ее от ужаса и унижения жизни с негодяем?

Все это больше было похоже на сказку. «Мистер Добсон прав – ни судья, ни присяжные не поверят ни единому слову», – подумала Пэнси. Она обречена, и ей вдруг стало все безразлично. Ужас, пережитый по дороге в тюрьму Ньюгейт, оставил в душе такой след, что она считала – хуже быть не может. Когда ее везли в карете из дворца, она оцепенела, все происходило точно во сне. Крики, испуг, изумление гостей, возмущение тетушки – все словно доносилось издалека, она слышала голоса, но не понимала, о чем речь. Заплаканная Марта принесла плащ и набросила ей на плечи, Пэнси поцеловала ее, не проронив и слезинки. Говорить она не могла, слова прощания так и не слетели с губ. Молча покинула она тетушкины покои, только стук солдатских башмаков по отполированному до блеска дубовому полу продолжал эхом звучать у нее в ушах, когда шла по лестницам и коридорам в сопровождении охраны к воротам дворца.

К счастью, людей в это время было немного, однако и немногочисленные свидетели с любопытством наблюдали за Пэнси. Она боялась, что ее заставят идти к тюрьме пешком, ей доводилось наблюдать, как толпа глумилась над заключенными, забрасывая их гнилыми овощами. Она бы умерла от стыда, случись с ней такое.

Пэнси почувствовала облегчение, оказавшись в карете. Сэр Филипп Гейдж и двое солдат тоже последовали за ней, охранники сели спиной к лошадям.

Королевский судья чувствовал себя неловко. Напыщенность, с которой он произносил речь перед тетушкой и гостями, уступила место смущению. Теперь, оставшись один на один со своей жертвой, исключая охрану, сэр Филипп превратился просто в мужчину, который оскорбил даму благородного происхождения, занимавшую более высокое, чем он, положение в обществе.

Похоже, ему было трудно поверить, что это хрупкое нежное создание и есть убийца. Серьезные большие глаза, дрожащие детские губы заставили бы любого, даже самого бесчувственного, мужчину ощутить себя подлецом, и сэра Филиппа, в чьем сердце нашлось бы место для любой хорошенькой женщины, внезапно охватило смятение.