Через пятнадцать минут Соня как на крыльях влетела в приемную. Женщина еще раз ласково посмотрела на нее, взяла за руку, и они направились к выходу. У самой двери Соня обернулась, кивнув на прощание Томсону. Он ведь ни в чем не виноват!
Они сели в машину — та же модель «форда», что и у нее, только цвет другой. За рулем сидел мужчина, — видимо, тоже сотрудник этой самой службы.
Соня откинулась на заднем сиденье и все время в пути пребывала в головокружительной эйфории, не замечая, как по мере приближения к цели постепенно меняются лица ее спутников, как их глаза словно покрываются корочкой льда.
Машина резко остановилась.
— Выходите! — послышался холодный голос. Это был почти приказ.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Это было похоже на последствия работы какой-то жуткой мясорубки. Куски тел, кости, кровь, тряпье, все перемешалось в мерзлую кашу.
Они чудом остались живы. Впрочем, все объяснялось довольно просто. Они не успели подойти к смертникам, и Пастух вовремя заметил проводки в руках старика.
— Да, поговорили…
— Хороший талиб…
— Заткнись!
Это до него долетели откуда-то снаружи голоса Артиста, Трубача и Билла. Пастух открыл глаза и увидел их лица, склонившиеся над ним. Все облегченно вздохнули: «Жив!»
— Ты как? В порядке? — спросил Билл и профессиональными движениями ощупал Пастуха. Результат вполне удовлетворил его. На кровь он не обращал внимания — они все были в крови с ног до головы.
— Да, громко дверью хлопнули, — сказал Артист.
— Бедняги! Мне их искренне жаль…
— Зачем? Не понимаю. — Пастух не любил напрасных жертв. — Где разум? Где логика?
— Я подозреваю, что они должны были взорваться вместе с нами, — сказал Муха. — Так что нечего их жалеть.
— Все равно глупо.
— Ну все, хватит, — перебил Трубач. — Что дальше?
— Вы-то как здесь оказались? — повернулся к Доку Пастух.
— Стреляли, — сказал тот голосом Саида из фильма «Белое солнце пустыни».
— Ну не могли же мы вас бросить, — пояснил Артист.
— Ладно, пошли отсюда. — Трубач вскинул автомат на плечо.
— Куда пошли? — остановил его Пастух.
— Домой.
— Операция провалилась? Ты это хочешь сказать? — напустился на Трубача Муха.
— А ты умеешь вызывать души мертвых? И допрашивать их? Нет у нас «языков». Все на том свете.
— Надо здесь все обыскать, — сказал Билл.
— Где? В этой каше? Нет, я копаться не буду, — мотнул головой Артист. — Я тонкая, чувствительная натура.
Пастух встал.
— Мы с Биллом обыскиваем эту комнату. Вы, — показал он на Муху и Трубача, — среднюю, а Док с Артистом — дальнюю. Там трупов почти нет.
Действительно, теперь оставалась надежда только на этот бункер. Вдруг здесь удастся отыскать зацепку. Надежды, конечно, мало. Но вдруг?
— А почему это мы с тобой здесь? — спросил Билл, когда остальные ушли.
— Потому что мы командиры — нам самое трудное. И Пастух по локоть погрузил руки в кровавую массу.
— …Ну и денек сегодня! — сказал Док, раскидывая кучу тряпья в углу третьей комнаты.
— А ты думал! Это работа не для белоручек. Мы делаем грязное дело, но ради светлого будущего, — подал голос из своего угла Артист.
— Сколько пустых бутылок! И это называется мусульмане! — Док был крайне возмущен.
— Они таким образом боевой дух поднимают, — отреагировал Артист.
— Оно и видно.
— Неужели, Артист, тебе такой допинг незнаком?
— Я на работе не пью.
Потом наступило какое-то отупение.
…Пастух просто переворачивал человеческие останки, перетаскивал их, находил оружие, молитвенники, ложки, украшения… Но ничего ценного.
Так провозились часа два. Комнату обыскивали зря.
— Что-нибудь нашли? — спросил с надеждой Билл у Мухи и Трубача.
— Нет, ничего.
— Жаль, так много времени потеряли — и все впустую.
— Надо было в плен кого-нибудь взять! — с досадой сказал Муха.
— Умный нашелся! Так талибы тебе и дались. И потом, ты думаешь, они что-то знали?
— Я могу такое допустить.
— А я нет!
Третья комната точно так же была завалена пустыми магазинами от «калошей», разноцветными тряпками, от которых уже у всех рябило в глазах. В общем, и здесь тоже ничего особенного. Ничего…
Кроме люка. Надо было проверить, куда вел этот выход.
— Трубач! Посмотри, что там.
— Есть, командир.
Трубач сел на край люка, притянул к себе автомат и прыгнул в темноту.
Небольшая комната. Картина та же: тряпье, матрасы, автоматные рожки.
Трубач вздохнул и со свойственной ему природной брезгливостью потянулся к груде разноцветных матрасов, дулом автомата переворачивая их один за другим. Вдруг самый нижний зашевелился. Трубач, ожидал увидеть под ним какого-нибудь зверька, спокойно приподнял матрас и… увидел человеческие глаза.
Перед ним, свернувшись калачиком, трясясь от страха, лежал ребенок. Афганский ребенок. Лет шести-семи.
Пронзительный ужас в черных, блестящих глазах. Ребенок в этой кровавой мясорубке! Что может быть кошмарнее! Не важно, чей он, главное — чтобы пропал сейчас этот дикий страх в его глазах. Трубач попытался как можно больше доброты вложить в свой голос. Дитя, конечно, не поймет того, что он говорит, но нужно показать, что он его не тронет, что ему нечего бояться.