Леденящая жажда

— Это не наше дело, — коротко пробубнил Семенов.

— Конечно, я понимаю — мы химики. В универе было то же самое: как-то раз я выступила на комсомольском собрании по поводу субботников, чтоб не делать из них показуху, а мне парторг так и сказал: «Вы, Соня, кто? Химик? Так и химичьте». Так вот я не только «химичу», я думать привыкла. И для меня важно знать, для чего будут использованы созданные нами соединения.

— Сонь, я не припомню, чтобы раньше ты была такая принципиальная. Пригласили на работу — согласилась, потому что интересно, и все.

— Во-первых, я тогда была моложе и легкомысленней, я бы даже сказала, глупее, — это раз. И два — яд не так страшен, когда есть что-либо ему в противовес. Когда останавливают исследование на таком этапе — это более чем подозрительно. Не могли же они «там, наверху», как ты выражаешься, потратить кучу сил и средств на лабораторию, а потом раз — и закрыть. Получается, все зря!

— Соня, выбрось это из головы, — с нажимом проговорил Семенов.

— Но все же скажи, что, тебя самого это не удивляет?! — гнула свою линию Соня.

— Меня ничто не удивляет. Исследование не оправдывает затрачиваемых средств.

— Тебе так сказали? Да они сами себе противоречат.

— Успокойся. Мы — ни ты, ни я и никто другой — ничего не можем сделать.

Это было три дня назад. Даже вспоминать об этом разговоре тошно! Странно: смешались в гремучий коктейль ностальгия по их замечательной компании, по интересной работе и праведное негодование из-за этой нелепой ситуации, когда они оказались практически в том же положении, что и их лабораторные лягушки. И это не говоря уже о ее отношениях с Кукушкиным, которые день ото дня портились, и во многом именно из-за этой истории. Эти отношения вообще в последнее время были не очень розовыми, но сейчас непонимание стало совсем черным.

То, что происходило между ними в последние дни, собственно, нельзя было назвать ссорой. Просто-напросто его как будто ничего не трогало. Ему на все было как-то вызывающе наплевать. Он исступленно продолжал опыты на свой страх и риск, и на самом деле Соне было непонятно, к чему он стремится, особенно в свете того разговора на набережной Фонтанки и достопамятного визита типов в штатском, который он наотрез отказывался обсуждать.

Позавчера она поздно уходила домой и обнаружила его колдующим над колбами в совершенной прострации.

— Леша, тебя ждать?

— Как хочешь.

— Это не ответ.

— Извини. — Он явно не собирался отвлекаться от созерцания бесцветного содержимого мензурки.

— Ты меня не слышишь?

— Слышу.

— А что ты вообще обо всем этом думаешь?

— О чем?

— Ты слепой или глухой?

— Подожди секундочку, мне нужно кое-что зафиксировать. Потом поговорим.

Соне стало не по себе. Вот дает! То, что он на нее ноль внимания, — это еще полбеды, она необидчивая. Но Кукушкин действительно будто ничего не замечает. Он погружен в свой странный мир и ничего не видит.

Соня решила подождать, хотя было уже десять вечера. Полчаса она курила, тупо уставившись в окно и наблюдая, как сползает по стеклу мокрый снег. Потом снова заглянула к Кукушкину и поняла, что ждать бесполезно — та же самая поза, то же отсутствующее выражение лица, что и в первый раз. Нужны были радикальные методы.

— Леша, посмотри на меня.

— Смотрю.

— Долго ты еще будешь здесь сидеть?

— Не знаю, нужно кое-что закончить.

— Что закончить?

— Опыт. Разве не видишь?

— Я вижу, что ты занят неизвестно чем, в то время как вокруг все валится к чертям!

— Соня, ты что, до сих пор не поняла, что главные события происходят в моей голове?

— Леша, с тобой все в порядке? Ты понимаешь, что лабораторию закрывают?

— Очень хорошо понимаю. И поэтому я должен успеть…

У Сони опустились руки.

— Такое ощущение, что ты существуешь в какой-то параллельной реальности. — Она закурила еще одну сигарету. — Леша, для чего ты все это делаешь?

— Не понял вопроса.

— Я просто спрашиваю, с какой целью ты этим занимаешься? Чего ты хочешь добиться?

— Знания.

— Леша, я ещё раз спрашиваю, чего ты хочешь от этого исследования? Лабораторию закрывают. Тем не менее, я вижу, что тебе словно все равно. Ты продолжаешь. Остается два варианта: либо ты безумный, либо тебе зачем-то это надо. В том смысле, что тебе будет от этого какая-то выгода. Польза скажем так.

— Ты недалека от истины. И то и другое одинаково правдиво. Я сумасшедший в каком-то смысле, это так. И выгоду в то же время я не теряю из виду. Моя выгода — знание, я ведь уже сказал, абсолютное знание. И больше ничего.

— Неужели?

— Ты на что намекаешь? — Кажется, он соизволил по-настоящему обратить на нее внимание.

— Ни на что. Только не преувеличивай собственное «гениальное безумие». Полагаю, все не так просто. Я почему-то думаю, что тебе известно больше, чем остальным. И еще мне кажется, что это опасно. То, во что ты сейчас медленно, но верно вляпываешься, — очень опасно. «Ядовитые игры»…

Он не слушал.

В этот момент Соне стало по-настоящему страшно.

«Он другой, совсем другой, злой и бесчувственный, — стучало в голове. — Как я раньше не понимала?!»