Лазутчик

Я повернулась к Анне, но её рядом со мной не было, я была одна. И лес словно отодвинулся от меня, вокруг опять была большая поляна. Я начала вглядываться вдаль за деревья. Тишина. Не было слышно ни лязганья оружия, ни хрипов коней. И я услышала над собой нежный голос, который грустно запел:

Как будешь далече во чистом поле,

На тыя горы да не высокий,

Потопчешь злобных змеёнышей,

Повыручишь полонов да русскиих.

Потом песню подхватил хор женских голосов:

Расступись-ко, матушка — сыра земля,

На четыре расступись да ты на четверти!

Ты пожри-ко эту кровь да всю змеиную!

Поляна вокруг меня стала светлеть, краски леса блекли, деревья уходили в какую-то неясную голубоватую дымку. Трава под моими ногами исчезала, став сначала седой, а потом рассыпалась, словно прогоревшая зола. Словно кто-то промыл чистой водой весь мир вокруг меня. Небо опускалось на меня, или это я поднималась к нему. Вокруг меня заклубились невесомые облака, окрашенные лучами солнца, и играющие на его свету всеми оттенками голубого, нежно-фиолетового и розоватого цвета. Я прикрыла глаза, не в силах вынести ослепительную чистоту, но свет пробивался к глазам даже сквозь закрытые веки. Песня, которая раньше лилась откуда-то сверху, теперь звучала рядом со мной, окружая меня своей сердечностью и грустью.

Я открыла глаза, и увидела вокруг себя сидящих на сияющих облаках женщин в белоснежных одеждах. Лица их были чисты и спокойны. Они пели. Ко мне поднялась статная высокая женщина. Русые волосы её волнами ложились на белые одежды. Взгляд её лучился синевой, в которой отражалось небо, только горькая складка пролегла между чёрных бровей, напоминая о скорби, выпавшей на её долю.

— Я знаю, почему вы здесь. — Обратилась я к ней — И я видела ту последнюю битву, когда погибли ваши родные. Мы хотим помочь вам.

— Я Любава, вдова князя Василия. А это подруги мои, и за долгие годы мы стали сёстрами. Одну общую ношу несём мы, одна беда у нас на всех. Слёзы свои мы давно выплакали, но любовь не остыла в нас, и она дала нам силы поддерживать наших любимых в том мраке, куда закинул их вероломный враг. Песня наша спускается к ним, они слышат её, и она не даёт им утонуть в вечном забытье, и в сердце их ещё теплится надежда на спасение.

Она взяла мою руку, и мы поплыли с ней сквозь облака к земле. Перед нами раскинулся древний город, окружённый деревянными толстыми стенами. Он стоял на берегу широкой серебристой реки. Вокруг города, куда ни брось взгляд, были вспаханные поля, изредка между ними зеленели небольшие перелески. По дороге в город тянулись телеги, на которых сидели крестьяне. Под нами показались башенки высокого деревянного терема, стоявшего на возвышенности. К нему мы с ней и летели. Мы опустились посреди просторного двора. Вокруг, под навесами, сидели воины. Рядом с ними стояли пирамидки с длинными пиками. Во дворе была суета, обычная перед сборами в дальний путь. Кто-то чистил кольчугу, полировал её, кто-то точил копьё, кто-то проверял упряжь. В высоких чашах горел огонь, кузнецы стучали своими молотами по наковальне, сновали мальчишки, ходили коробейники, предлагая свой товар. Возле высокого крыльца с резными столбами, стояли привязанные кони, и мальчишка конюший поил их, расчёсывая роскошные гривы, ниспадающие прямо на землю. Крыльцо вело в терем, фасад которого был украшен искусными узорами и изображениями животных. Над массивными дверями было нарисовано жёлтое солнце с лицом человека. Двери в терем были открыты.

Любава повела меня по широкому коридору в зал, который освещался подвешенными к потолку масляными светильниками. Чёрные стены зала по верху были покрыты резными листьями, с нанесённой на них позолотой. По левую сторону от нас возле стен стояли воины в полных кольчужных доспехах, а справа, на лавках, сидели несколько женщин в тёмных шалях, и два подростка, в богатых одеждах, с оружием за поясом.

В центре зала, под гербом, изображающим два серебряных кургана на зелёном фоне, на высоком стуле сидел седой князь, а перед ним стоял на коленях сгорбленный человек. Видно было, что он только что с дороги, одежда его была вся заляпана грязью, волосы прилипли к голове. Голос его был тих, а голова смиренно опущена:

— Помоги, княже! Век будем помнить помощь твою, молиться за тебя и за деток твоих, не перестанем денно и нощно! Одолей супостата! Не осталось никого у нас, способных держать оружие, всех он сгубил подчистую. Одни бабы, старухи да дети малые! Не знаем, откуда появился он, ни огня не боится, ни стали! Была у нас дружина, сорок копий, и не осталось от неё никого, все пали. Мы снова отковали оружие, снова выставили против него отряд, уже в пятьдесят копий. И опять разметал он их, никого не оставив в живых. И последних мы выставили на защиту, собрали и стариков, и юнцов, набралось тридцать копий. И снова не вернулся ни один из них. Не поможешь ты — и погубит он детей наших, никого он не щадит, даже невинных. Помоги, княже!

Из-за столба вышел щуплый старик, с бельмом вместо одного глаза, поклонился князю. Вкрадчивым голосом он сказал: