Лариса Рейснер

Ровесники Лариса и Георгий Иванов были просто товарищами по началу литературного пути, спутниками по балам, выставкам, кружкам, но знаковые отметины в жизни друг друга оставили. В архиве Ларисы хранится написанное Георгием Ивановым прошение:

«Заместителю Народного Комиссара по Иностранным делам тов. Карахану. С первого дня Революции, находясь в Петрограде и работая как поэт-переводчик в Государственном Издательстве, я бы не возбуждал ходатайства о выезде из Сов. России, если бы не катастрофическое положение моей жены и маленького ребенка за границей. Очень прошу Вас разрешить мне кратковременную поездку за границу с тем, чтобы освободить свою семью от тяжелой материальной зависимости, вместе с ней вернуться в Россию. Разумеется, что ни о какой черносотенной антисоветской агитации с моей стороны не может быть и речи».

На этом прошении Лариса Рейснер написала:

«Зная тов. Иванова несколько лет как совершенно порядочного человека, связанного сейчас с РСФСР всеми корнями своего художественного и гражданского миросозерцания, я со своей стороны ручаюсь за все, изложенное в его прошении и прошу его удовлетворить».

Документ атрибутирован 1918 годом. За границу Георгий Иванов уехал осенью 1922 года с Ириной Одоевцевой. Ларисе Рейснер он оставил акростих:[2]

Любимы Вами и любимы мною,
Ах, с нежностью, которой равной нет,
ека, гранит, неверный полусвет
И всадник с устремленной вдаль рукою.

Свинцовый, фантастический рассвет
Сияет нам с надеждой и тоскою,
Едва-едва над бледною рекою
Рисуется прекрасный силуэт…

Есть сны, царящие в душе навеки,
Их обаянье знаем Я и Вы.
Счастливых стран сияющие реки

Нам не заменят сумрачной Невы,
Ее волной размеренного пенья,
Рождающего слезы вдохновенья.

В отличие от более поздних воспоминаний Георгий Иванов в период создания этого стихотворения, во время их прогулок по Петербургу, признавал в Ларисе поэта и петербурженку. В поэзии человек более точен, чем в мемуарах, где сталкиваются характеры и пристрастия. В Медном всаднике Лариса услышала свои стихи, свою музыку. Уловила близкий ей ритм гнева и борьбы:

МЕДНОМУ ВСАДНИКУ

Добро, строитель чудотворный, – Ужо тебе!

А. Пушкин

Боготворимый гунн
В порфире Мономаха.
Всепобеждающего страха
Исполненный чугун.

Противиться не смею;
Опять – удар хлыста,
Опять – копыта на уста
Раздавленному змею!

Но, восстающий раб,
Сегодня я, Сальери,
Исчислю все твои потери,
Божественный арап.

Перечитаю снова
Эпический указ,
Тебя ссылавший на Кавказ
И в дебри Кишинева.

«Прочь, и назад не сметь!»
И конь восстал неистов.
На плахе декабристов
Загрохотала Медь…

Петровские граниты
Едва прикрыли торф —
И правит Бенкендорф,
Где правили хариты!

Владимир Пяст, прочитав это стихотворение в восьмом номере журнала «Рудин», написал Ларисе: «Приветствую в Вас гражданского поэта, по которому давно стосковалась наша литература». Связала Медного всадника с восстанием и Зинаида Гиппиус в стихотворении «Петроград» в декабре 1914 года, возмущенная переименованием города:

Но близок день и возгремят перуны.
На помощь, Медный вождь, скорей, скорей!
Восстанет он, все тот же бледный, юный,
Все тот же – в ризе девственных ночей.

Литературно-художественное общество «Медный всадник»

Общество «Медный всадник» было задумано осенью 1915 года. Владислав Ходасевич в письме Борису Садовскому просил принять его в члены этого кружка. Среди его участников были Мандельштам, Кузмин, Цензор, Рославлев, Е. Иванов, Рейснер, Яворская, Городецкий, С. Прокофьев, Ю. Слезкин, П. Михайлов, Гумилёв, Ауслендер. Через полгода о первом вечере кружка писал в вечернем выпуске «Биржевых ведомостей» от 18 марта 1916 года Вл. Боцяновский: