Ларец соблазнов Хамиды

Нечто похожее на легкое удовлетворение ощутил юноша. Причем он понял, что чувство это пришло извне – словно царь ар-Ракс был сейчас рядом и столь… непростым способом пытался давать сыну какие-то указания.

Вновь на юношу нахлынула волна: согласное спокойствие и… Неужели неудовольствие?

– Значит, было еще что-то. Что-то столь же или, быть может, более важное…

Ответом зазвучал в мозгу Руаса глуховатый голос отца: «…ни течение времени, ни пытливость глупца, ни коварство знающего не могли ничего нарушить в сложившейся картине. И потому я записал заклинание, коим ты, Руас, пленил брата, на одном из самоцветных камней. Теперь, даже если скала будет разрушена, брат твой свободы не обретет – ибо для того, чтобы вновь обрести жизнь, вернуть себе тело и душу, он должен сам прочитать это заклинание, прочитать вслух…»

– Не просто избавить мир от пороков и соблазнов, не просто создать хранилище искусов… Но сделать самое это хранилище декорацией… Чтобы там, среди обилия побрякушек, спрятать единственную, ту, что хранит жизнь брата… Должно быть, так будет куда разумнее и куда проще…

Для могучего колдуна, конечно. Итак, его задача усложняется. Хотя при этом и становится чуть проще – не просто отыскать, но и собрать вместе… Чтобы никто по глупости, незнанию или злому умыслу не смог вернуть в мир то, что было изъято во имя великой и благой цели.

Руас был доволен тем, что понимание пришло к нему. Теперь ему казалось, что он доискался причин, которые двигали отцом. Оставалась самая малость – все придуманное претворить в жизнь.

Но ведь, в конце-то концов, он, Руас ар-Ракс, – маг. И не из последних. Пусть его силы невелики, пусть они даже малы… по сравнению с тем, какими были раньше. Однако их хватит, и даже с избытком, для того, чтобы осуществить столь… немалое деяние.

Руас погрузился в мысли о том, как осуществить задуманное, и перестал замечать все вокруг.

Поэтому и не услышал, как его верный Салим проговорил, словно обращаясь к кому-то, видимому только ему:

– Моему господину будет сделать все это более чем непросто. Я, конечно, помогу ему, но…

Слуга умолк, явно выслушивая собеседника. Потом кивнул:

– Но ведь тогда Руас и Асур будут вечно нести стражу один подле другого…

Вновь молчание и вновь ответ, более похожий на вопрос:

– Так ей все-таки суждено появиться? И нет иного пути? Печально… Но ведь соперничество разгорится вновь…

Салим умолк, а в полупрозрачном полуденном воздухе отчетливо прозвучали слова:

– Все вернется. Не в силах ни человека, ни мага удержать мир в покое, пусть и прекрасном. Ибо это и есть смерть самого этого мира.

Салим склонил голову в согласном поклоне:

– Я буду рядом, мой повелитель. И присмотрю за мальчиками. И за тем, как свершится предначертанное!

Свиток седьмой

Сакральные записи в древней книге истории терпеливо ждали своего часа. Великий Варди ар-Ракс, конечно, не ведал этого, но смог все же преизрядно подшутить над ничего не подозревающим человечеством, чуть эти записи подправив.

Хотя вряд ли он имел перед собой именно такую цель. Им, в первую очередь, двигала забота о сыновьях. Но все же, впервые разглядев суету в долине Керманшаха, он не мог не польститься… И встал в один ряд с царем царей.

Царь царей Дараявауш, царь персов, властитель многих народов, которого враги его – эллины – называли Дарием, выбрал для памятника себе лучшее место, какое только можно придумать. Его владения были велики, но не огромные площади городов, а горную гряду избрал он для прославления своего царства и, конечно, самого себя.

По долине Керманшаха тянется узкий хребет, который оканчивается двухголовой горой именно там, где проходит караванный путь из Хамадана в Вавилон. У подножия крутой горы чистые источники вливаются в озеро. Из озера вытекает ручей, минует деревеньку Бехистун и убегает в долину. Двухголовую гору тоже называют Бехистун.

Караваны всегда останавливаются около источников, и старые верблюды уже за десяток фарсахов знают, что предстоит отдых. Они спешат к воде, к купе деревьев под скалой. Останавливались здесь отдохнуть и армии, проходившие через Персию, и солдаты надолго запоминали двуглавую скалу над тихой долиной и чистый, прохладный ручей.

Дарий был уверен в прочности и незыблемости своей державы, но мудро не доверял благодарности потомков. Он задумал создать памятник неповторимый, вечный, и ему удалось это лучше, чем большинству тиранов как до него, так и после.

Непрост был путь этого человека к трону: ему противостояли девять других претендентов. Он жестоко расправился с соперниками и стал после бога, мудрого Ахурамазды, вторым по могуществу во вселенной. Вот эту борьбу за престол Дарий и повелел отразить в монументе.

Для исполнения воли царя скульпторы выбрали отвесный участок скалы и вытесали на нем огромный прямоугольник. От нижней стороны прямоугольника до земли сто пятьдесят локтей, и потому монумент этот можно разглядывать только издали. После того как скульпторы Дария убрали леса, никто не приближался к монументу в течение полутора тысячелетий.