Ларец соблазнов Хамиды

С отчетливо слышным рычанием он схватил ее за талию и подмял под себя. Она ощущала его обнаженную плоть на своей, жар его кожи… Едва у нее промелькнула мысль, что обнаженный он еще прекраснее, Асур коленом раздвинул ей ноги, прижался к ней горячей плотью и вошел в нее.

Хамида ахнула, затем сладострастно вздохнула. Видеть ее под собой с великолепной копной волос, рассыпавшихся под ним, было куда более мощным возбудителем, чем любая самая смелая фантазия. Приподнявшись над ней на вытянутых руках, Асур вновь вошел в нее, затем вышел.

Когда она протестующе застонала, он лишь обнажил зубы в коварной улыбке, затем снова быстро заполнил ее. Вновь и вновь распалял он ее желание медленными выходами и быстрыми, мощными толчками. Раз за разом погружаясь в нее, он следил за ее лицом.

Она знала, что он наблюдает за ней, но ей было все равно. Она не чувствовала ничего, кроме ощущения его внутри себя. Тусклый свет садящегося солнца был не менее волшебным, чем прозрачный лунный свет. Глаза его светились той любовью, которой она жаждала, тем желанием, без которого она не хотела жить.

Каждый толчок поднимал ее все выше, каждый медленный, дразнящий отход едва не сводил с ума от страстной жажды. Скользнув ладонями вверх по его мускулистым рукам, Хамида прильнула к нему и выдохнула его имя. Или ей это лишь показалось – она уже взлетела в бесконечно высокие небеса и там рассыпалась на миллион сверкающих осколков.

Лицо Хамиды, когда она взлетела на вершину, было восхитительно чувственным. Несколько последних толчков – и Асур присоединился к ней на вершине блаженства.

Воистину, есть поражения, которые оказываются куда слаще победы.

Свиток последний

Текли бесконечной чередой дни, слагаясь в месяцы. Прошел год. И лишь тогда Асур нашел в себе силы, чтобы войти в кладовую, посредине которой пылился тяжелый обсидиановый ларец. Да, все оказалось именно так, как говорил Руас: он обрек себя на жизнь сторожем у скалы, где ждет своего часа в бесконечном терпении заточенный брат.

– Ты был прав, брат мой… Ты стал человеком, но не перестал быть магом. И я теперь принял на себя все то, что некогда было твоим: толстый тупой султан слушает мои предсказания как откровения, слуги точно так же боятся, как опасались твоего гнева. Ларец все так же пылится в толще скалы.

Тишина летнего вечера была ему ответом. Но он ответа и не ждал.

– Однако есть и нечто, отличающее твои дни от моих, – я счастлив. Я свободен и любим! Ибо у меня, кроме сонма обязанностей, есть еще и любовь – чудо, которое успело обезоружить тебя, а меня одарило невиданным могуществом…

Асур умолк. Положил ладони на крышку ларца. Однако открывать его не стал – да и не на что там было любоваться. Пусть уж берилл, который по-прежнему сжимает в лапах суровый коршун, пылится в тиши уединения.

– Да, Руас. Мир вновь стал несовершенен, суров, скареден, жаден до страсти, наживы, власти… Да, в нем царят искусы и соблазны. Да, я стал сторожем брату своему. Но обрел и величайшее счастье – ибо меня любит лучшая из всех женщин, столь же несовершенная, как и сам наш мир!