Ларец Самозванца (СИ)

Зарина бежала по лагерю, даже не задумываясь, куда бежит. Когда же слегка остыла, оказалось, что она стоит у сгуртованных по-татарски коней и плачет, уткнувшись в бархатистую морду коня. Нечего было и думать о том, чтобы оставить госпожу, или тем более — как-то мстить ей… до сего дня Зарина видела от боярыни только хорошее и вряд ли это изменится в дальнейшем. Было только жаль, что те дружеские, почти как у сестёр отношения уже никогда не станут такими же. Пройдут, наверное, недели, прежде чем они смогут посмотреть друг другу в глаза… Правда, Татьяна в этом уж никак не виновата! Она, только она, возомнив о себе Бог весть что, возжаждала любимого своей госпожи и благодетельницы! Она, только она… Да и мысли, приходившие ей иногда в голову, более походили на козни Шайтана… Сейчас, конечно, Зарина раскаивалась, да поздно уже. Случившегося не вернёшь…

Неожиданно, она услышала рядом пение. Откуда-то из-за кустов, глухой на расстоянии, раздавался голос. Слов было не разобрать, а мелодия была заунывна… Зарина, однако, заинтересовалась…

Когда надо, татарка умела передвигаться бесшумно — как кошка. Сейчас был тот самый случай и Зарина, без треска и шороха скользнув в кусты, оказалась на берегу…

Они опять выбрали для стоянки место у воды — на этот раз, это было озеро. Окружённое густым кустарником, оно больше походило на болото в начале своего существование… но это была вода! Чистые кони, накупавшиеся люди. Свежая рыба, порядком скрасившая им наскучившую еду! Нечего и говорить, что, хотя они прошли за день очень немного, бивак у озера был разбит до самого утра. Пан Роман, хоть и торопился домой, вполне разумно опасаясь погони бедолаги-боярина, столь же разумно решил, что спешить надо, не особо торопясь. Весь отряд его решительно в этом поддержал…

А пел, оказывается, Яцек. Устроившись удобно под ветлой, он хрипловатым, но в общем приятным голосом выводил немного занудную песню. Зарине раньше не приходилось её слышать… да и польскую речь она не понимала. С другой стороны, ей показалось, что песня была добрая. Может, про любовь…

Всё же нашлась предательница-веточка, которая хрустнула под её ногой! Яцек, даром что весь ушёл в песню, мигом вскочил на ноги и сабля в его руке оказалась прежде, чем сердце Зарины ударило в третий раз.

— Кто там? — хрипло и испуганно спросил Яцек. — Кого черти носят ночью?

— Это я, Яцек, не бойся! — тихо и мирно сказала Зарина, выходя из темноты на освещённую Лунным светом полянку. — Я, Зарина!

— А я и не боюсь… — машинально огрызнулся не отличавшийся особой храбростью юнец. — Зарина?!

Зарина, нарочито медленно и осторожно, сделала два шага вперёд. Её улыбка была ласковой настолько, что сабля немедленно опустилась остриём в землю. Вот уж кого-кого, а Зарину увидеть здесь Яцек не ожидал… Показалось девушке, или лицо Яцека покрылось краской? Впрочем, он смущался всегда, когда на него обращали внимание. Таков уж есть… никуда не денешься!

— Яцек, а что ты пел такое? — усаживаясь подле него на траву и обхватывая укрытые шальварами ноги, спросила Зарина. — Я никогда раньше не слышала этой песни… Впрочем, я по-польски всё равно почти не понимаю!

Яцек смущённо почесал затылок.

— Ну… Это про любовь юноши к девушке. Он… она его не любит, а он готов умереть за неё. В общем, кончается песня тем, что он погибает у НЕЁ на руках.

Зарина кивнула, запечалившись… Песня её тронула, а, узнав ещё и содержание, она чуть не всхлипнула… Слёзы, по крайней мере, выступили, а одна наглая слезинка скатилась по щеке раньше, чем Зарина успела её сморгнуть!

Яцек, меж тем, набрался храбрости… даже сверх меры.

— Я бы тоже хотел… умереть на руках любимой! — быстро сказал он и, прежде чем Зарина хотя бы обернуться, звонко приложился влажными, как у телка, губами к её щеке. И тут же отпрыгнул, явно готовый к тому, что предмет его обожания пустит в ход свои кулаки… увесистые, к слову!

Зарина, однако, вопреки обычаю, была тиха и смирна. Лицо её, опущенное и завешенное прядями непокорных чёрных волос, склонилось чуть ли не к самым коленям, пальцы на обхвативших колени руках побелели от напряжения…

— Пан Яцек! — наконец заговорила она, и голос её был тих и покоен. — Вам, ясному пану, красавцу, не след так издеваться над бедной девушкой, полонянкой без роду, без племени… ибо весь мой род вырезали казаки, а племя моё давно забыло про меня!

— Пани Зарина! — так же тихо и очень твёрдо, необычно твёрдо для Яцека, сказал он. — Я сам — безроден, ибо пан Анджей привёз меня из Праги, подобрав на дороге, ободранного и грязного попрошайку… Никто не знает, кем я был до семи лет, пани Зарина! Не отвергайте меня, как того, кем я не был и вряд ли буду…