Лара

Но где же он, тот метеор ночной,
Что угрожал и вдруг исчез с зарей?
Где ж Эззелин? Он был, и скрылся он,
И след его малейший утаен.
Оставив Ото ночью, все ж пути
Привычного не мог он не найти
И заблудиться; дом был близок, — но
Там нет его. Уж рассвело давно,
В тревоге все, все ищут хоть бы след;
Одно открыто: Эззелина нет.
Конь — тот в конюшне, только пуст покой.
Хозяин и друзья полны тоской;
Их розыски ведутся вдоль пути,
Всем страшно там знак грабежа найти.
Но знаков нет: ни крови на листах,
Ни лоскутов плаща в густых кустах;
Трава не смята телом иль борьбой
(А страшный след всегда храним травой);
Кровавых пальцев там молчит рассказ,
Когда рука, почуя смертный час,
В конвульсиях, бороться перестав,
Дерет ногтями стебли нежных трав.
Будь там убийство, — выдала б трава;
Нет ничего; надежда не мертва.
Но темный слух уже вкруг Лары есть;
Его — в сомненьях странных — меркнет честь.
При встрече с ним все умолкают вмиг
И ждут, чтоб скрылся этот жуткий лик:
Тогда опять все шепчутся, дивясь,
Догадками ужасными делясь.

VII

Проходят дни. Встал Ото. Он здоров,
Лишь гордость мучит; к мести он готов;
Он Ларе враг и друг всем тем, кому
Беду накликать хочется тому.
Он требует, чтоб местный суд решил,
Не Лара ль Эззелина устранил?
Кто Эззелина здесь бояться мог?
Кому бы честь он гибелью сберег,
Как не тому, кого он обвинял
И погубил бы, если б все сказал?
Всеобщий ропот все растет: слепа.
До тайн охоча жадная толпа.
Кто Ларе друг? Кому внушает он
Доверье? Кто к нему расположен?
Он бешен и неукротим притом;
Он, как никто, орудует мечом.
Где ж обучился он, как не в боях?
Где стал он лют, чтоб все питали страх?
Ведь в нем не тот взрывающийся пыл,
Что словом вызвал, словом погасил;
В нем эта лютость, сердца зрелый плод,
Где состраданье места не найдет;
Лишь полновластье, пресыщенье им
Безжалостность дают сердцам таким…
Все это (люди склонны видеть зло,
Добра не замечая) подняло
Вкруг Лары бурю, нужную врагам;
Ее опасность ощутил он сам;
Его к ответу вновь зовет пришлец,
Вновь травит он, — живой или мертвец!

VIII