Лапти

Что случалась редко, сам принялся тормозить топчан. Барабан, перейдя с визга на глухой рокот, гудел все реже и тише, лошади ленивее стучали копытами по бревнам круга.

— Все ободрали? — спросил только что вошедший Карпунька.

— Тебя забыли.

— У меня шкура толста, барабан не возьмет.

— Завтра тебе работать, — уставился на него Лобачев.

— А он? — указал Карпунька на батрака.

— Лошадь — и та отдыхает.

Мужики, приехавшие из соседних деревень, оставив возы в широком сарае дранки, повели лошадей к знакомым, чтобы у них и самим ночевать. Афонька сел верхом на мерина, взял повод от другой лошади и с дранки — домой.

Ставя лошадей в конюшню, он никак не мог понять, почему вдруг, ни с того ни с сего, подобрел хозяин.

«Беспременно волк в Дубровках сдох», — наконец, решил он.

За ужином еще больше удивился. Обычно кормили его раньше или после, а тут с какой-то особой, никогда не виданной им заботливостью хозяин посадил Афоньку рядом с собой. Заглядывая в лицо, весело похлопал по спине и ложку сам подложил. От такого небывалого внимания Афоньке стало стыдно, он виновато оглянулся на сидевших за столом. И совсем уже поразился, когда хозяйка вынула из шкафа бутылку горькой и передала ее Лобачеву.

— За чье здоровье? — решился опросить Афонька, принимая из рук хозяина чайную чашку водки. — С какой радости, Семен Максимыч?

— А ты пей! — кивнул Лобачев. — Поработали — вот и радость. Небось намаялся за день. Эка, сколько возов отпустили! Руки-ноги, чай, гудут?

— Не привыкать нам, — ответил Афонька, нюхая водку. — Ну, хозяин, коль такое дело, за твое здоровье. Пошли тебе бог добра да две бочки серебра.

— Гни веселее.

Отужинав, хозяин, как бы между прочим, сообщил:

— Завтра ты, Афонька, весь день свободен. Сам себе хозяин.

Афонька заморгал глазами. Хотя и охмелел, но у него мелькнула мысль: «Расчет готовит. Мотри-ка, за этим и подпаивает». Но Лобачев, видя смущение Афоньки, добавил:

— С этого дня по воскресеньям ты больше не работаешь. Твой выходной день. Отдых по декрету…

Спал Афонька в бане. В это утро никто к нему не стучался в дверь и не слышал он злых окриков хозяйки. Когда поднялся, высоко стояло солнце. Неловко было войти ему в избу, чувствовал себя в чем-то виноватым перед хозяевами. Потянуло на дранку. Туда, не завтракавши, и отправился. В знакомом шуме и пыли возился Карпунька, чьи-то женщины вертели сортировку. Афонька опытным глазом заметил, что у мерина, ходившего в кругу, очень коротко подвязан повод. Малейшее неверное движение — и он оборвет его. Оборвет, тогда с испугу метнется в сторону и ухнет в провал круга. А там — прощай лошадь: ногу переломает. Сказал об этом Карпуньке. Хотел было сам поправить, но тот сердито остановил его:

— Не трожь, не трожь! Я сам подвяжу. А то папанька узнает, что ты работал, мне достанется.

Прыгнул на круг, отпустил повод и уже оттуда крикнул:

— Из совета за тобой приходили! Обязательно велели прийти. Нынче какое-то собрание.

В клубе собралось много народу. Афонька хотел было сесть в углу рядом с глуповатым, всегда смеющимся батраком Нефеда, но Петька, заметив его, кивнул и позвал к себе.

На тесной сцене, за столом, немного сутулясь, сидел Никанор, рядом с ним — Прасковья, по другую сторону — Ефимка с Петькой. Усмехаясь, не зная чему, рядом с Петькой уселся и Афонька.

— Что за собрание? — спросил он.

— Актив бедноты.

Говорил Алексей. Сзади него стояла большая школьная доска. Вдоль и поперек на ней виднелись меловые борозды какого-то чертежа. Указывая на густую цепь линий, Алексей пояснил:

— Этой плотиной мы поднимем воду на четыре метра. Здесь Левин Дол имеет крутые берега. Даже при сильном разливе никакого затопления полей не будет. На этом же берегу, на луговине, где хороший подъезд, можем строить и мельницу. Пока о динамомашине говорить не будем — это дело будущего, — главный вопрос о плотине и мельнице. Сами знаете, что плотина нужна. Сколько ежегодно ломаете колес в этом проклятом переезде. Сколько опрокидываете телег. Совсем недавно лошадь дяди Парамона ногу себе сломала. Плотину надо строить не такую, как вы строили, а такую, чтоб никакая вода не размыла. Для этого требуется пустить в дело цемент с камнем. Теперь мельница. Разве за двенадцать верст наездишься? Ветрянки наши не мелют, а обдирают. От хлеба без хлеба сидим. Мы на первых порах поставим жернова на простой размол, а пойдет дело — и на сита пустим. Вот мой план.

Все сидели так, словно в омут нырнуть приготовились.

— Ну что же, у кого какие вопросы есть? — прищурившись, спросил Никанор. — Или все ясно?

— Ясно, — вздохнул кто-то.

— Вопрос… — тихо проговорил Мирон и с сожалением посмотрел на Алексея.

— Какой? — склонил голову Никанор.

— Эдакой, комары его закусай…

Угрюмого исполнителя соседней деревни словно кто шилом в бок кольнул.

— Деньги! — крикнул он.

Этого-то слова и ждали. Загалдели, зашевелились на скамьях, поднялся смех.

Алексей тоже усмехнулся.

— Сразу вижу, что народ вы практичный. Да, товарищи, деньги — вопрос большой. И денег надо порядочно. Но нам важно сейчас решить одно: нужно за это дело браться или не стоит! Нужна плотина?