Лапти

Дарья испуганно схватила его за руку.

— С ума ты сошел! Ну-ка, дай мне.

— Зачем?

— Сама пошлю.

— Ладно! — засмеялся Алексей. — Пусть у меня полежит. Пойдем к мужикам… Слышишь, галдят.

Издали действительно доносился галдеж. Среди всех выкриков выделялся горластый голос Митеньки. Когда Алексей с Дарьей подошли к землеустроителям, то увидели, что Митенька, став ногой на ленту, исступленно кричал:

— Не дам мерить, не дам отрезать! Режьте меня, а землю не дам!

Возбужденный, со сверкающими глазами, сухой и страшный, он то и дело сыпал матерщиной.

— Ежели хотите мерить, то межой по верху, а тут не-ет, не дам! Опчество наказ мне дало…

Подойдя к Митеньке, старший приказал:

— Сойди с ленты!

— Не сойду. Не-ет. Лягу, а не сойду. Бейте в меня кол, бейте в мою голову, бейте…

И, к удивлению всех, брякнулся на землю, распластал руки и взвыл истошным голосом:

— Ма-атушка, земли-ица-а, не дам!.. Не дам в тебя колышки забивать! Не уступлю, родна-ая! Ком-му! Кто к тебе в хозяева прише-ол? Арте-ель! Гольтепа. Не-ет! Не отдам тебя баш на баш! Пущай отрезают десятину за полторы.

Старший кивнул мужикам на Митеньку:

— Стащите этого черта.

Увидев подошедшего Алексея, Митенька набросился на него:

— Он! Он! Черт тебя принес! Уезжай! От греха уезжай! От всего мира говорю: не уедешь — свяжем, отвезем.

Алексей изумленно смотрел на Митеньку, который, схватив ленту, цепко держал ее в своих жилистых руках. Казалось, он готов был рвать эту металлическую змею, грызть зубами на мелкие части. Алексей сел перед Митенькой на корточки и спросил:

— Что? Земля заела? Ты ртом ее хватай, ртом.

— Уйди-и! — заревел Митенька, брызгая слюной. — Уйди!..

— И в самом деле, уйди, — посоветовала Дарья. — Видишь, вся харя у него от злости позеленела.

Митенька набросился на Дарью:

— А ты что тут хвостом виляешь? Сгинь с моих глаз!

— Тьфу! — плюнула Дарья. — Прямо дело, кобель ты! Чтобы громом тебя разразило!

Афонька, улучив минуту, когда Митенька в запальчивости чуть приподнялся, так дернул за ленту, что она тяжелой ручкой ударила того в грудь.

— Ах, ты!.. — разозлился Митенька, вскочил и налетел на Афоньку.

— Легче! — подставил тот ему кулак величиной с кувалду. — Сразу в тесто превращу. Ты шутки-то шути, да оглядывайся. Больно гожи вы с моим хозяином! К себе в товарищество записали. А в святцы глядели?

— Обдиралы вы, обдиралы! — заорал Митенька, когда ленту снова потянули по полю. — Я ваши действия обжалую в земельный суд.

— На то ты и облакат. Полное тебе право. Только сейчас уж лучше не мешай нам проект в натуру переносить, — заметил старший.

У самого Левина Дола внезапно вместе с ветром хлынул дождь.

Все побежали в обносы, наскоро мастерили в углах крестцов навесы. Алексей с Дарьей и комсомольцем-землеустроителем уселись в самый крайний крестец. Дарья, измокшая от дождя, заботливо укрывала Алексея снопами. Комсомолец удивленно посмотрел сначала на нее, потом на Алексея и спрятал улыбку под сноп.

Дождь хлестал густым косяком, гулко щелкая по жнивью и рябя воду в Левином Долу. Ветер шумел в кустах ивняка, сгибая их до самой воды. Даже лошади и те воротили морды. Только один Митенька совершенно недвижимо замер на высокой меже. С него текли ручьи, рубаха облегла тощее тело, обозначив жесткие ребра, бороденка сжалась, но он, словно наперекор всей стихии, всему этому бешеному ливню, молнии и грому, все стоял не шелохнувшись.

— Вот это че-ерт! — удивленно воскликнул старший. — Глядите-ка, хоть бы что.

— Ему на пользу, — отозвался Афонька. — Небось теперь вода-то шипит на нем.

Дождь прошел, проветрило, и снова началась отрезка земли. Митенька, махнув на все рукой, не оглядываясь, ушел.

Горячее солнце осушило землю. Загремели телеги, поехали за снопами.

Землеустроители и мужики решили пойти обедать.

…В риге Лобачева, мимо гумна которого шли, стучала веялка. Сам он стоял в дверях, рядом с Митенькой, и молча смотрел на проходивших землеустроителей. Увидев батрака Афоньку, распалился:

— Ты что же, черт тебя разорви, аль в самом деле подрядился с ними ходить? Марш овес насыпать!

— Погоди, хозяин, дай чуток вздохнуть, — насмешливо отозвался Афонька.

— Вот я тебе вздохну, погодь!

И, сощурив глаза на Алексея с Дарьей, натужно добавил:

— Им, чертям, только ведь делов-то…

В риге веялку вертели поденщицы.

Равномерно и настойчиво ударяясь о края рамы, сита вопрошающе твердили:

К-куда п-пойдешь,
К-кому ск-кажешь…
К-куда п-пойдешь,
К-кому ск-кажешь…

Райком партии назначил Алексея уполномоченным по хлебозаготовкам. Петька был рад этому. Он после конференции комсомола, на которой его избрали членом райкома, зашел к секретарю партии и порекомендовал Алексея в уполномоченные.

Про письмо в «Окрстрой» узнал «на ушко» от Дарьи. Алексей уже не говорил больше о своем отъезде.