Читаем ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах полностью

Рут и Toy смущенно уставились в окошко. Извилистая дорога шла через освещенную косыми лучами солнца обширную заболоченную местность с попадавшимися кое-где озерцами. За изгибом горизонта показалась конусообразная вершина горы, в которой Toy с неудовольствием узнал Бен-Руа. Для поддержания сексуального возбуждения ему приходилось измышлять все более извращенные картины, и любой сигнал из внешнего мира, заставлявший вспоминать что-то из пережитого, вызывал у него раздражение своей неуместностью. С болотистой возвышенности они спустились к узкому морскому заливу, на противоположном берегу которого виднелся Кинлохруа — испещренная домиками полоска земли у подножия серо-зеленой горы. Был час отлива, и прозрачное мелководье, отражавшее голубое небо над желтым песком, сверкало изумрудами. Внезапно в уши ворвался приглушенный грохот.

— Это испытания на фабрике боеприпасов, — пояснила миссис Маклаглан. — Будем надеяться, не атомной бомбы.

— Разве после войны фабрику боеприпасов не закрыли? — спросила Рут.

— Закрыли, почти на год, а потом она перешла в ведение Военно-морского министерства. Хостел они тоже прибрали к рукам, но жаль, до сих пор не открыли. Хостел — это лучшее из того, что здесь имелось: он капельку освежил им мозги. До того в Кинлохруа была сплошная мертвечина, и сейчас тут то же самое. А знаете, Мэри Toy — единственная, с кем я здесь подружилась! Какие подруги из женщин, которые боятся вязать по воскресеньям: что-то скажет священник? Да что общего между этим носатым старикашкой Макфедроном и их вязанием? Твоему брату нехорошо, так?

Рут бросила на Toy многозначительный взгляд: мол, возьми себя в руки, а вслух произнесла:

— У него приступ одышки, но он запасся таблетками.

— Ладно, как только приедем в гостиницу — отправим его в постель.

В гостинице мисс Маклаглан провела их наверх в небольшую чистенькую спальню с обоями в цветочек. Toy раздевался медленно: сняв один ботинок, долго смотрел в окно, чтобы оттянуть момент, когда понадобится новое усилие для второго. Крыло здания отделяло заросший мхом запущенный сад от ухоженного сада за окном. Сад окаймляли темно-зеленые сосны и кипарисы. Вокруг квадратного стоячего пруда со сломанными солнечными часами посередке располагались тропинки и живые изгороди. При виде этого пейзажа Toy пробрало ощущение медленно творившейся здесь злокозненности. Живые изгороди вытесняла прораставшая сквозь них сорная трава; в тени сорняки становились вялыми и болезненными. Волокнистыми корешками, не уступая многоножкам, различные растения укреплялись в скудной почве, со слепым ожесточением стремясь задушить и удавить друг друга. Между корнями копошились насекомые, личинки и крошечные ракообразные; членистые с жалом и клещами, раздутые и дряблые с жесткими прожорливыми челюстями, длинноногие с твердым панцирем и множеством глаз и щупалец; все они прогрызали ходы, откладывали яйца и впускали яд в растения или в соседей. В разложении природы Toy чувствовал нечто родственное его собственным низменным фантазиям. Судорожными рывками он сбросил с себя второй ботинок, разделся и забрался в постель. Мисс Маклаглан принесла грелку и спросила, не хочет ли он чего-нибудь почитать. Toy отказался, книги у него были свои. Рут подала ему еду на подносе. Toy поужинал, потом занялся мастурбацией. Спустя десять минут — снова. После этого оружия против астмы у него больше не осталось.

В сад позади гостиницы выходила пыльная веранда, где стоял массивный стол и несколько старых стульев, непригодных для использования в помещении. На следующий день Toy устроился там с книгами и рисовальными принадлежностями. Тяжело дыша, он сделал карандашные наброски, обвел наиболее удачные тушью и подкрасил акварелью. За работой астма донимала его меньше; проведя почти всю ночь без сна, Toy закрыл глаза и опустил голову на сжатые кулаки. Он слышал легкий шелест листвы, время от времени доносился птичий щебет, где-то в углу веранды жужжала пчела, но Toy старательно вслушивался в невнятный говор у себя в голове: смутный отдаленный гул походил на чей-то разговор в соседней комнате. Один из собеседников в запальчивости настолько повысил голос, заглушив монотонное бормотание другого, что Toy разобрал слова: «…папоротники и трава… самое удивительное насчет травы…»

Посторонний шорох заставил его поднять голову. На залитой солнцем дорожке, вне тени, отбрасываемой верандой, стоял священник, с любопытством за ним наблюдавший. Его фигура в наглухо застегнутом облачении была такой же, какой она запомнилась Toy, но меньше, а лицо казалось добрее.

— Мне сказали, что ты неважно себя чувствуешь.

— Сегодня с утра мне гораздо лучше, спасибо. Священник поднялся на веранду и взглянул на рисунок:

— Это кто такой?

— Моисей на Синае.

— Каким крошечным дикарем он выглядит среди этих скал под раскатами грома. Значит, ты иллюстрируешь Библию.

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальный бестселлер

Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет — его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмельштрассе — Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» — недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.Иллюстрации Труди Уайт.

Маркус Зузак

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги