Ламентации

Отец нашел Джулию на вокзале. Одетая в школьную форму — серо-голубая шотландка, широкополая соломенная шляпа и белые гольфы, — она сидела на огромном чемодане, прижимая к себе потрепанные «Рассказы из Шекспира» Чарльза и Мэри Лэм.

— Ну, дружок, — сказал отец, — вот мы и попали в переплет.

Адам Клер был мужчина рослый, видный: коротко стриженные иссиня-черные волосы, густые брови, выступающие скулы. Джулия любила представлять его воином, разящим легионы Адриана на вересковых пустошах.

— Прости меня, папа, пожалуйста, — ответила она.

Отец лишь слегка пожал плечами.

— Как мама? Что у вас новенького? Посмотри, я выросла?

Отец замялся.

— Да, дружок. Наверное, маму догнала.

— Надо нас поставить рядом и сравнить. Где она сейчас?

Адам Клер засуетился, начал искать в карманах пиджака трубку, потом вздохнул, весь поник и глянул на Джулию с виноватой улыбкой.

— Знаешь, дружок, мы с мамой развелись.

Солнце пробилось сквозь ветви хинных деревьев, и Джулия заслонилась ладонями от слепящего света.

— Что? — переспросила она в надежде, что ослышалась, но в глубине души зная, что нет.

— Мы расстались.

— Когда?

— Да еще на Рождество. — Отец судорожно сглотнул. — Мы собирались сказать тебе летом, но… вот видишь, так получилось.

Так получилось… Она — охвостье брака. Веревочка, которую забыли отвязать.

— Что мне теперь делать? — спросила Джулия.

— На наше счастье, тебя уже приняли в Сент-Мэри. — Отец улыбнулся. — Будешь учиться, станешь взрослой, и тебя ждет прекрасная жизнь.

Будь на ее месте Беатриче, она непременно нашла бы что сказать… но что? Когда Джулия отыскала наконец нужные, гневные слова, отец уже договаривался с носильщиком, чтобы отправить ее чемодан в новую школу. Потом угостил ее мороженым, и Джулия поблагодарила его, заливаясь горючими слезами.

— Все-таки неправильно это — называть ребенка в свою честь, — сказала Джулия, не сводя глаз с новорожденного сына, — а вдруг он, когда вырастет, обидится на тебя?

— С чего ему на меня обижаться? Уж я-то не собираюсь повторять ошибки отца. — Говард рассмеялся.

Джулия не ответила. Ее родители совершили единственную ошибку — поженились.

Глаза новорожденного Ламента были закрыты, но улыбка неотразима. Если у младенцев есть боевой дух, малышу его было явно не занимать. Не могло быть никаких сомнений, что этому ребенку, пусть пока и безымянному, уготована счастливая жизнь.

Решение доктора Андерберга

В шестистах тридцати милях по прямой к северу от Йоханнесбурга лежит Южная Родезия — совсем другая страна, британская колония, где молодому, образованному белому южноафриканцу открыты новые пути. В 1954 году Джулия Клер, выпускница Кейптаунского университета, стала преподавать рисование и английский в начальной школе, заодно занимаясь живописью. Говарду Ламенту предложили должность инженера на водопроводной станции в Ладлоу, городке в тридцати милях к югу от Солсбери.

Там, в Ладлоу, Говард и Джулия встретились и полюбили друг друга. И жизнь их могла бы сложиться, как у обычной счастливой пары, если бы не доктор Самуэль Андерберг.

Человек, круто изменивший их судьбы, лишь недавно возглавил родильное отделение больницы Милосердия в Солсбери. Андерберг был удивительный доктор — за двадцать лет он исколесил всю страну, принимая роды у негритянок и руководя послеродовой клиникой с заднего сиденья забрызганного грязью «лендровера». Жилистый, краснощекий, с пучками седых волос вокруг лысины, в разговоре доктор бурно жестикулировал — высказывал безумные идеи, размахивая руками и растопырив пальцы. При всем том правление больницы трижды отказывало ему в директорской должности из-за мятого твидового костюма, грязных ботинок и жеваного галстука, который он каждое утро надевал через голову.

Тем временем в больнице Милосердия сменилась целая череда директоров-щеголей: доктор Гладстон променял должность на более выгодную в Найроби; доктор Мэйси, нарушив договор, досрочно вышел на пенсию, а его преемник умер, прежде чем успели запомнить его имя. Члены правления в отчаянии кинулись на поиски нового директора — молодого, крепкого, не честолюбивого и не жадного до денег. При одном взгляде на доктора Андерберга становилось ясно, что он — именно тот, кого искали.

Самуэль Андерберг твердо верил, что в вопросах ухода за детьми западному миру есть что перенять у африканских матерей.

— Во-первых, — вещал он практикантам, — взять ребенка, прожившего девять месяцев во чреве матери, и запихнуть еще на девять месяцев в железную коляску — вздор. Вздор! — повторял он, тыча пальцами в потолок. — Лишать ребенка материнского тепла, стука сердца и тем более молока! Матери-негритянки день-деньской носят детей на спине — ближе к телу, ближе к сердцу, — и малыши довольны и счастливы. — Он небрежно указал на белую пару (больница была для белых), увозившую новорожденного в коляске с огромными колесами и козырьком. — А эти родители удивляются, почему их дети растут несчастными людьми!