Лакировка

Было ли это полное бездушие или глубочайшая деликатность? Хамфри не взялся отгадывать. У него сложилось впечатление, что Дуглас любит Лоузби, любит по-настоящему. Возможно, Дуглас привязчив и раним и обречен страдать.

Они вышли на улицу. Молодые офицеры на заплетающихся ногах брели по Сент-Джеймс-стрит в сторону Пикадилли, как все поколения их предшественников, и поло­гий подъем был для них почти так же крут, как северный склон Эйгера. Поль Мейсон снова заявил Хамфри, что они поедут домой в такси, и они более твердым шагом по­шли за молодыми офицерами к Пикадилли.

24

В четверть третьего на следующий день люди входили в церковь святой Марга­риты, добросовестно преклоняли колени на своей подушке, садились на скамью и оглядывались, ища взглядом знакомые или всем известные лица. Словно в театре пе­ред началом спектакля. И действительно, кто-то на скамье перед Хамфри, сидевшим в укромном сумраке заднего ряда, объявил твердым тоном знатока:

— Ну, публики, должен сказать, собралось маловато.

Церковь оставалась полупустой — совсем не то, что в дни, когда великосветские свадьбы собирали толпы зевак, подумал Хамфри. Была суббота, и, возможно, тактика Тома Теркилла увенчалась успехом. Кроме того, после затишья в пятницу снова по­лил дождь. Среди мужчин почти никто не оделся соответственно случаю, но многие женщины были в элегантных туалетах. Селия Хоторн, которую Хамфри после обеда у Теркилла ни разу не видел, сидела одна, и ее платье могло бы послужить образ­цом того, как можно добиться простоты.

Пришли почти все, кто бывал у леди Эшбрук, как прекрасно заметил Фрэнк Брайерс, сидевший рядом с Хамфри. Они встретились у входа и сели в заднем ряду, потому что Брайерс не хотел, чтобы его видели. Не удержавшись, Брайерс добавил:

— В конце концов я же не родственник, верно?

Жених и шафер в парадной форме прошли по проходу. Светлые волосы Лоузби отливали под люстрами золотом, которое неточно называется червонным. Хамфри не слишком замечал мужскую красоту, но Лоузби как будто обладал ею в полной мере. Он словно сошел с какой-то слащавой картины XIX века — Галахед или франк­ский рыцарь в Ронсевальской битве.

Когда точно через десять минут появилась Сьюзен с теми, кто ее сопровождал, орган играл хорал «Да пасутся овцы без страха». У Хамфри мелькнула мысль, не ирония ли это, но он ее тут же отбросил. Том Теркилл, прирожденный актер, не мог не одеться в соответствии со своей ролью: он шел величественно, по-актерски владея телом, и смотрел на свою дочь, как крупному общественному деятелю положено смотреть на свою дочь у алтаря. Ее лицо, насколько удавалось его разглядеть под фатой, казалось торжественным, целомудренным и красивым. Безупречно белое, дев­ственно белое платье.

Брайерс что-то буркнул углом рта. Хамфри не разобрал. Не то «ну и нахалка!», не то «ну и девчонка!». Четверо крохотных мальчуганов несли за ней шлейф. Либо она оказалась упрямей отца, либо, смирившись с неизбежным, он послал всех врагов к черту и решил, что раз уж делать, так со всем размахом.

Хамфри откинулся поудобней, предвкушая удовольствие. Как и другие неве­рующие его поколения, он любил обряды религии, в которой был воспитан. Правда, венчальная служба оставляла его холодным. Бесспорно, Кранмер блестяще владел языком XVI века, но, с другой стороны, он не умел создавать напряжение, возрас­тающее к кульминации. То ли соседство Брайерса, то ли собственные мысли Хамфри создавали напряжение, но тем не менее церемония под раскаты звучных слов завер­шилась чересчур быстро. Не прошло и десяти минут, как Лоузби умиленным, при­глушенным, но хорошо слышным голосом произнес свое «да», а Сьюзен свое голо­сом кротким и еле слышным. Затем священник объявил их мужем и женой. И толь­ко. Дальше следовала уже разрядка. Не слишком долгая, потому что великосветские венчания не затягивались. Но все-таки еще полчаса: одушевленные, но короткие на­ставления на языке менее выразительном, чем язык Кранмера, духовные гимны, мо­литвы и «Токката» Видора. Вот и все. Пожалуйте на улицу.

А на улице шел дождь — не хлестал, не лил как из ведра, скорее моросил, но ровно и упорно. Распорядители — как будто только офицеры из полка Лоузби, в том числе и участники вчерашней попойки у Уайта, — метались с огромными полосатыми зонтами, рассаживая гостей по машинам, готовым везти их на прием в доме Теркиллов на Итонской площади.

Хамфри и Брайерс отступили под портик. Брайерс сказал:

— Лучше, чтобы нас пореже видели вместе. А то двое-трое перестанут говорить с вами откровенно, а нам этого не нужно. Так что я перестану к вам часто ходить. Вы завтра вечером свободны?

Хамфри ответил, что свободен.

— Поужинайте у нас. Мой шофер заедет за вами.

И, резко повернувшись, Брайерс зашагал под дождем по Виктории-стрит в на­правлении Скотленд-Ярда.