Лакировка

Жара не спадала. Люди, привыкшие жаловаться на изменчивость погоды, теперь жаловались потому, что она не менялась. Был понедельник, 12 июля. В одиннадцать ча­сов вечера Хамфри вышел пройтись вокруг площади. Уже стемнело, но воздух оказал­ся таким жарким, что словно царапал щеки. Вокруг светились окна. В некоторых видны были торшеры и картины на стенах. Хамфри не был знаком с хозяевами и отсюда, с тротуара, не мог определить художников. Две-три картины были как будто интерес­ны, хотя и не шли ни в какое сравнение с картинами в гостиной Тома Теркилла.

Про вечер накануне и про Сьюзен Хамфри вспоминал лишь изредка. В конце кон­цов он практически с ней незнаком. Его задела (больше, чем он готов был себе при­знаться) и обидела резкость и холодность, с какой отнеслась к нему Кейт. Если он ко­му-то и сочувствовал, то лишь Тому Теркиллу. Несколько неожиданно для самого себя. Не Тому Теркиллу — дельцу (за свою жизнь Хамфри навидался дельцов более чем до­статочно, и они ему надоели), но Тому Теркиллу — отцу, тревожащемуся за свою дочь.

Хамфри в свое время тоже тревожился за своих детей (как тревожился и сейчас) и ис­пытал горькое разочарование. По не очень обычной причине. Оба они выбрали жизнь, отданную самопожертвованию.

Его сын не женился, а дочь не вышла замуж. Дочь, которой сейчас было двадцать пять лет, сотрудница службы социального обеспечения, очень много работала и очень мало получала, обосновавшись в трущобах Ливерпуля и полностью порвав с кругом, к которому Хамфри принадлежал по рождению. Она усвоила произношение рабочих окраин — вернее, не слишком удачно ему подражала, так как была совершенно лише­на слуха. Хамфри она писала теплые письма, но с его знакомыми встреч«ться не жела­ла. Возможно, у нее были любовники, Хамфри ничего точно ие знал. Тут он вполне сим­патизировал Теркиллу. А его сын получил (с большим трудом) диплом врача, после че­го устроился в католическую больницу в Южной Африке, где-то в глуши Транскея,— для этого ему пришлось выдать себя за католика. Возможно, весьма благородный вы­бор, но с точки зрения Хамфри чистейшей воды сумасшествие и донкихотство. Не слишком умный и не слишком интересный молодой человек, однако Хамфри его любил. Отцовство, как говорили в старину японцы,— это ночь сердца.

Повернув на углу площади, Хамфри увидел освещенное окно в доме леди Эшбрук — над гостиной, на третьем этаже. Это сразу отвлекло его от мыслей о сыне и дочери. Окно ее спальни. Значит, она не спит? Результатов анализов надо теперь ждать со дня на день. Как она выдерживает ночи?

Но обо всем этом он думал и раньше. Ничего нового ему в голову не пришло, и скоро эти мысли сменились другими.

А леди Эшбрук в эту минуту действительно полулежала в постели, пытаясь читать детектив. Она никогда не любила читать, и теперь ей не к чему было обратиться, кроме детективных романов. Но они ее не увлекали, а сейчас, когда ее грызла мысль, что очень скоро — может быть, всего через несколько часов — станут известны результаты анализов, она не смогла бы даже вспомнить, о чем говорилось на предыдущей страни­це. Она приняла две таблетки секонала, но сон не шел. Почему человек так ищет сна? Казалось бы, логичнее цепляться за лишние минуты полного сознания, и тем не менее, даже зная, что завтра его ждет смерть, человек, наверное, все равно хотел бы уснуть. Наедине с собой она не сохраняла железную выдержку, за которой укрывалась от по­сторонних глаз. Ей мучительно хотелось, чтобы время замерло на месте. Словно утром должно было прийти письмо с известием, которое она уже знала, и потому жаждала, чтобы это утро не настало никогда. Пока время не двигалось, ей ничего не угрожало.

Если бы в комнату кто-нибудь вошел, она себя не выдала бы. Перед сном она привела себя в порядок, подчиняясь привычке всей жизни, и если бы к ней пришли, она приняла бы посетителя во всеоружии своей саркастической манеры.

Она, безусловно, не дала бы ответа на вопрос, над которым Хамфри размышлял в воскресенье утром. Молилась ли она о себе в церкви? Не только ответа, она и вопро­са такого не допустила бы даже мысленно. И все же — да, она молилась. Она молилась, когда, выпрямив спину, опустилась на колени перед началом службы. Она молилась и сегодня вечером, хотя и не опускалась на колени у кровати. Молитвы были очень простые, хотя и с тревожными уточнениями, словно бог мог понять ее неправильно или передернуть. «Пусть на этой неделе мне сообщат хорошие результаты. То есть пусть мне сообщат, что я здорова, что ничего злокачественного нет, то есть никаких призна­ков злокачественной опухоли».