Лагерный пахан

– Ну вот и встретились! – Он и не пытался скрыть своего торжества.

На столе лежала початая пачка «Нашей марки», но он даже не подумал угостить задержанного.

– Предъявляй, начальник, не томи, – небрежно усмехнулся Трофим.

– Обвинение предъявит следователь. Я лишь предлагаю оформить чистосердечное признание…

– В чем?

– В карманной краже… Да, да, в той самой… Гражданин Аверьянов снова написал заявление, а свидетели подтвердили свои показания, от которых их заставили отказаться…

– Никто их не заставлял. Это в них гражданская совесть заговорила…

– Я бы на твоем месте не кочевряжился, – нахмурился Попков.

Немного подумал и пододвинул Трофиму пачку сигарет. Курить хотелось невмоготу, но он все же отказался – из гордости.

– Может, поменяемся местами? – ухмыльнулся Трофим. – И кочевряжиться не будешь.

– Ты тоже не будешь… Ты прекрасно знаешь, что свидетелей заставили отказаться от показаний, как знаешь, кто это сделал. А теперь вдруг те же самые люди заставили их прийти к нам и дать показания… Проблемы у тебя с Мигунком, да? – с коварным умыслом, но доверительным тоном спросил опер.

– Я тебя не понимаю, начальник, – безотрадно усмехнулся Трофим.

Проблемы с Мигунком у него есть, и очень серьезные, но мусорам об этом знать совсем не обязательно… Но ведь знают. Значит, есть осведомители… А может, свидетели сами сознались, что их люди Мигунка подговорили…

– Да все ты понимаешь, – кисло посмотрел на него Попков.

Увы, но Трофим действительно все понимал. Мигунок догадался, что дни его сочтены – вовремя догадался, вовремя сыграл на опережение. Убивать Трофима не стал, всего лишь отдал на растерзание ментам… Он, конечно, за это головой ответит, но когда это будет. А сейчас Трофиму надо было выходить из тупикового положения.

– Еще в чем сознаваться, начальник?

– Сопротивление при задержании. Но сознаваться не надо, есть рапорт потерпевшего, его мы приобщим к делу, суд учтет, не в твою пользу, конечно…

– Этот потерпевший мою женщину оскорбил.

– В рапорте это не указано… А твоя женщина… Твоя женщина да, собирается дать показания в твою защиту… И это будет учтено. Но меня сейчас интересует кража…

– Была кража, – сознался Трофим.

– Ты это серьезно? – недоверчиво посмотрел на него Попков.

Он искал подвох с его стороны, но не было ничего. Трофим сознавался только для того, чтобы приподнять себя на пошатнувшемся пьедестале воровского почета.

– А ты думаешь, я зачем лопатник дернул? Я – вор, мой дом – тюрьма. А я на воле засиделся. Вот и решил восстановить справедливость… Но я не совсем свободная птица, есть воровской закон, под которым я летаю. Решили оставить меня на воле, потому и выдернули. А сейчас решили, что пора, поэтому я здесь…

– Кто решил? Мигунок?

– Мигунок – пешка.

– Тогда кто?

– Может, еще диктофон включишь, да? И журналистов пригласишь?.. Ничего я тебе не скажу, ничего… Короче, да, это я лопатник дернул. В чем чистосердечно признаюсь…

– Тогда бери бумагу и пиши.

Пока Трофим писал признание, Попков составлял протокол допроса. Управились они почти одновременно – один с горечью на душе, другой в ментовском упоении…

Трофим понимал, что никто не поможет ему выпутаться из западни. Он смог сколотить бригаду, но не успел сплотить ее. Без него такая команда рассыплется в два счета, а если Мигунок руку приложит, то еще быстрей. Да и не стоило Трофиму барахтаться, пытаясь вырваться на волю. Суетно это и бесполезно. К тому же и опасно. Кто знает, возможно, свобода будет ждать его в образе киллера, нанятого Мигунком… В его положении лучше идти в тюрьму. С высоко поднятой головой авторитета, свято соблюдающего воровские законы. Если братва узнает, что он сел в тюрьму не по залету, а за идею, то планка его авторитета поднимется еще выше. А там и до коронации недалеко… Он станет вором в законе, через пару-тройку лет выйдет на свободу и уже тогда – спокойно и обстоятельно, без суеты – сведет счеты с Мигунком…

* * *

Мама очень не хотела, чтобы он снова сел за решетку, но тем не менее арест его восприняла как нечто само собой разумеющееся. Договорилась с начальником охраны, навестила Трофима в камере.

– Надолго? – первым делом спросила она.

– От двух до семи…

Эта кража была в его биографии повторной, поэтому верхняя планка наказания поднималась до семи лет… Вряд ли его признают особо опасным рецидивистом, но если вдруг – то и нижняя планка поднимется до четырех лет…

– Но под потолок не будет, – чтобы не расстраивать мать, сказал Трофим. – Я же чистосердечно признался. Так что три-четыре года, не больше…

– Ничего, и в тюрьме жизнь есть. Ты человек привычный…

Мама улыбнулась, но тоска в глазах не исчезла.

– Вором хочу обратно вернуться, законным, – сказал он.

– Тогда уже ты точно не завяжешь.

– Нет… Но, если между нами, буду делать все, чтобы больше никаких командировок. Хватит с меня.

– Вот и правильно… А я тут тебе сумку собрала… И деньги.