Лагерь «Зеро»

Ирония, конечно, заключалась в том, что имя-то у него уже было. Приехав в кампус, Грант понял, что ему здесь предоставлены особые права. Бранч с президентом университета в дендрарии, коктейли в саду Школы богословия, ужин в каминной комнате преподавательского клуба. Грант часто чувствовал себя загнанным в угол среди панелей из красного дерева в очень теплом шерстяном блейзере, пытаясь ровно удерживать канапе с печенью на салфетке, под картинами маслом бывших покровителей университета, что нависали над ним словно призраки умерших родственников. По правде говоря, он наверняка обнаружил бы, что они действительно Гримли, если бы у него была возможность избежать бесед, в которые его неминуемо втягивали. Расспрашивали его всегда об одном и том же: нравится ли ему Уолден? Выбрал ли он специальность? Не собирается ли он, разумеется, останавливать выбор на литературе? Будет ли так любезен сообщить родителям, что такой-то и такой-то желает им всего наилучшего? Грант предполагал, что все эти разговоры представляли собой не что иное, как хитрую попытку подобраться поближе к семейству Гримли. И поэтому он вымучивал отрывистые ответы, подавляя растущий страх, что траектория всей его жизни уже предопределена.

Именно отец побудил Гранта принять приглашение от «Диких кабанов», написанное от руки чернилами и скрепленное восковой печатью с изображением кабана. «Дикие кабаны» считались самым знаменитым клубом Уолдена и проводили скандально известные вечеринки в особняке в стиле колониального Возрождения на окраине кампуса. Приглашение означало, что «Дикие кабаны» рассматривают принятие Гранта в свои ряды и грядущая вечеринка будет проверкой, как он впишется в клуб.

«Из “кабанов” вышли три бывших президента, Грант, – внушал ему отец, – десятки влиятельных гендиректоров, бесконечное число сенаторов, конгрессменов, дипломатов. Дедушка бы в могиле перевернулся, если б узнал, что ты планируешь отказаться. Это не приглашение. Это вызов».

Как бы Гранту ни хотелось, он никогда не мог сказать отцу нет. Поэтому он надел костюм, в котором был на похоронах дедушки, и сбрил жесткие усы, которые отрастил после просмотра французских фильмов «новой волны». Он влез в теннисные туфли, бросил в сумку-шопер домашнее чтение этой недели (по крайней мере, можно почитать в углу, если будет совсем уж неловко) и отправился на вечеринку.

Прибыв в особняк, Грант увидел, как парни в отглаженных смокингах глушат пиво из бутылок, диваны Викторианской эпохи сдвинуты к стенам, а нетрезвые дамы валяются на персидских коврах в сбившихся мини-юбках и туфлях на шпильках. В ночи грохотала попса. Кто-то сунул Гранту бутылку бурбона, из которой он принялся хлебать так быстро, что у него начало гореть горло и заслезились глаза. Только сейчас Грант понял: университет – это не книги, идеи или новые направления, это медленное уничтожение.

Бурбон ударил в голову, как раз когда кто-то милостиво включил в гостиной старенький готический плейлист, и Грант вдруг поймал себя на том, что вовсю танцует, а его конечности, по ощущениям, будто парят в воздухе. Ему было плевать, что все смотрят. Пьяный и восторженный, Грант энергично отплясал три с половиной песни, пока стены гостиной не начали сжиматься. Он даже на секунду испугался, что его стошнит в тарелку с закусками. Грант отыскал пожарную лестницу, вылез туда через окно и набрал полную грудь свежего воздуха, цепляясь за металлические перила. Из особняка доносился хохот «Диких кабанов» и их спутниц.

Пожарная лестница располагалась достаточно высоко, чтобы с нее открывался четкий обзор на весь кампус Уолдена. Грант различил розовый песчаник корпуса английского языка и литературы, бетонный монолит школы дизайна. Увидел библиотеку изящных искусств, названную в честь выпускников, утонувших на «Титанике», и Ярд, где отцы-основатели университета когда-то пасли свой скот. А вот музей, где за пуленепробиваемым стеклом хранится любимая картина Гранта, принадлежащая кисти немецкого художника Веймарского периода, и столовая в стиле псевдоготики, где Грант ел под канделябрами с черными когтями. Даже в столь поздний час по диагональным дорожкам в свете желтых фонарей сновали студенты. Взирая на кампус, Грант ощущал обволакивающую его пустоту.

Ничего. Он вообще ничего не чувствовал. Неважно, что он изучал или с кем тусовался, стал ли «Диким кабаном», или остался чудаком на периферии. Его судьба была решена в тот момент, когда он родился. После выпуска он присоединится к отцу в Плавучем городе и будет работать в башне Гримли, строя козни и планируя, какой следующий ресурс разграбит их компания.

– Не убивай себя! – крикнул кто-то в открытое окно. – Твои танцы не так уж плохи!

Снова истерический хохот.

Грант ни за что бы не стал совершать самоубийство из-за «Диких кабанов». Клуб того не стоил. Грант начал взбираться по лестнице до края плоской крыши.

– Ты почти на месте! – раздался голос.

Он втащил себя на крышу и, встав, отряхнул со штанов грязь.

– Тоже сбегаешь с вечеринки?