Грант лишь однажды посетил Уолден через Флик и удивился, насколько это жалкое подобие настоящего кампуса. Красный кирпич казался деревом. Здания кренились под странными углами, словно выведенные рукой ребенка. Студенты часто повторялись, так что Грант с дюжину раз увидел одну и ту же светловолосую девчонку в фирменной толстовке, сидевшую скрестив ноги под голым кленом. Флик совершенно не передавал ощущений, которые испытываешь, когда прогуливаешься по дорожкам Ярда или поднимаешься по гранитным ступеням в библиотеку. Симуляция приближалась к реальности, но была безжизненной, бесчувственной. Грант вышел из Сети и, наслаждаясь хрустом кленовых листьев под ногами, зашагал по мостовой под перезвон русских колоколов на белой башне церкви. «Вот она, реальность, – пытался он убедить себя. – А все, что там, в Сети, – это лишь факсимиле».
– Ты когда-нибудь замечала, что во Флике не бывает теней? – спросил Грант у Джейн.
– Ага, – ответила она. – И нет жары. Я слышала, что в Сети Уолден намеренно сделали глючным, чтобы испытать жизнь в кампусе могли только настоящие студенты.
К тому времени они уже добрались до пешеходного моста, который вел через реку в Бостон. Фонарь отбрасывал тусклый желтый свет, спроектированный таким образом, чтобы вызывать ностальгию по пуританской эпохе, которой славился Уолден.
Грант перевернул бутылку. На землю упали две красные капли.
– Похоже, припасы кончились.
– У меня в морозилке лежит водка, – отозвалась Джейн. – Кажется, вишневая. Продавалась с огромной скидкой в русском магазинчике рядом с домом.
Не было ничего, чего он желал бы больше, чем выпить с ней сладкого русского алкоголя.
– Обожаю вишню.
– Я тоже, – сказала Джейн.
Теперь они стояли посреди пешеходного моста, точно там, где гребная команда начинала ежегодную регату и где Грант месяцами ранее встретил отца, пока толпа приветствовала проносившиеся мимо восьмерки. Грант никогда не понимал яростной преданности людей спорту, словно принадлежность к чему-то большему можно ощутить лишь через совместную победу. Когда он стоял там с Джейн, все ритуалы Уолдена казались ему искусственными: командные виды спорта, эксклюзивные клубы, даже дискуссии на литературных семинарах. В мире, где жила Джейн, ничего этого не существовало. «Может, Уолден – это и есть симуляция?» – подумал Грант.
Джейн наклонилась к нему, ослабила его полосатый галстук и прикрепила к вороту свою бабочку.
– На тебе смотрится лучше.
– Спасибо, наверное. – Грант переплел свои пальцы с ее, как хотел сделать на крыше. – Можно я тебя поцелую?
Джейн подалась ближе:
– Долго же ты собирался.
Поцелуй вышел более влажным и менее контролируемым, чем предпочел бы Грант, но Джейн, кажется, не возражала. У ее губ был вкус вина и косметического блеска из пчелиного воска, и когда она скользнула рукой Гранту под рубашку, то его царапнули зазубренные края ее неровных ногтей.
Студия Джейн находилась за рекой, в промышленном здании, в котором когда-то жили рабочие давно закрытой текстильной фабрики. Она выходила окнами на скоростную магистраль и состояла из единственной узкой комнаты с плитой и маленьким санузлом, поэтому мыть всю посуду приходилось в ванне. В углу лежал матрас-футон без каркаса, у окна стояли складной карточный столик с табуреткой и стулом. Грант еще никогда не бывал в столь скромном жилище и пытался скрыть удивление, разглядывая ряд цветущих кактусов на подоконнике.
– Живучие растения, – пояснила Джейн и поставила рядом с Грантом кружку вишневой водки. – Могу забивать на них и не чувствовать вины.
Кактусы были маленькими и колючими, с неоново-розовыми и оранжевыми цветами, яркими и живыми, несмотря на оборонительную позу. Грант коснулся шипа и сразу же ощутил укол.
– Осторожно, – предупредила Джейн и села рядом. – Они причиняют куда больше боли, чем может показаться на первый взгляд.
И она взяла Гранта за руку.
Когда он взглянул на Джейн, в его груди отозвалось чувство, сладкое и тягучее. Комната озарилась, над магистралью начали пробиваться первые лучи солнца. Джейн прижала большой палец к его ладони. Теперь солнце разлилось золотом по стенам студии. Под заполняющий ее шум машин затанцевали их тени, а они целовались и раздевали друг друга. Когда упали на футон, Гранту показалось, что под ним теплое облако.
Наконец-то. Он поцеловал Джейн за ухом. Ее Флик на мгновение включился и погас, словно говоря: «Я здесь».
Когда Грант входит в кафетерий, чтобы пообедать, Брадобрей крутит на столе золотую монетку. Грант старается не поддаваться слишком уж сильному разочарованию из-за того, как ужасно прошло первое занятие, и плюхается рядом с Брадобреем. На столе стоят два подноса с сэндвичами, оба подписаны: «НЕ ТУНЕЦ» и «ТУНЕЦ».
– Который лучше? – спрашивает Грант.
– Почему бы не решить монете? – предлагает Брадобрей. – Орел – тунец, решка – не тунец.
Брадобрей подбрасывает монету и, когда она приземляется, хлопает по ней ладонью.
– Ах, решка. Видишь? – Он показывает Гранту монету с изображением головы мертвой королевы.