Лагерь «Зеро»

Грант благодарит уходящего Бригадира и приступает к распаковке вещей. Одежда, несколько книг и мелочи, напоминающие о Джейн, которые он всегда держит при себе: кроличья лапка на кольце для ключей, фотография, где Джейн щурится на солнце, и длинное письмо от нее, написанное от руки, страницы которого стали мягкими и помятыми от перечитывания.

Он рассматривает висящий на стене календарь. Все дни, кроме первого сентября, зачеркнуты. По-видимому, то был последний день работы склада, всего за несколько недель до появления запрета на нефть. Как быстро регион опустел? Произошла ли постепенная эвакуация или же был внезапный исход?

Джейн родилась в подобном городке, где демонстрация противников абортов была вторым по посещаемости мероприятием после ежегодного родео. Она ненавидела родной город и никогда не рассказывала в подробностях о разрушениях, которые оставили пожары, но Грант видел изображения в ленте Флика: тысячи акров почерневшего леса, целые округа, обращенные в пепел. Джейн лишь однажды описала Гранту ощущение жара, будто горячая рука сжимала ей горло, и что с юных лет она привыкла вычесывать пепел из волос. Однако многие страницы жизни из ее детства остались нераскрытыми. Грант предполагал, что Джейн перебралась так глубоко на восток потому, что хотела оставить ту жизнь далеко позади.

Календарь накрывает его такой сильной волной печали, что он выключает свет и в полной темноте ложится на край кровати. Это единственный способ вновь ощутить близость с Джейн. Он и она в своей студии готовят вегетарианский стир-фрай, а потом укладываются на матрас-футон, чтобы почитать перед сном. Сладкие жаркие вечера, когда влажность так высока, что даже стены потели, а ртуть ползла к отметке сорок градусов. Во время установленных штатом отключений электроэнергии они ели крекеры и рыбные консервы, пили виски с холодным чаем, читали при мерцающих свечах. Грант не хотел думать о том, что во время этих блэкаутов число самоубийств резко взлетало. С Джейн, в их безопасной студии, угроза гибели казалась совсем далекой.

Грант закрывает глаза и почти чувствует, как Джейн наклоняется к нему, одетая в прелестную винтажную ночнушку с потрепанным краем. С плеча соскальзывает бретелька, вторую снимает Грант и стягивает ткань с груди. Джейн поцелуями стирает с его шеи пот, опускается к животу, впадинке на левом бедре.

«Ты точно знаешь, как ко мне прикасаться», – говорит Грант.

Ее голос звучит издалека, словно она заперта в конце туннеля: «Это потому, что я знаю тебя».

Он открывает глаза в холодной комнате в Канаде. Теперь он понимает: любовь – это не одноактная пьеса, написанная скороспелым студентом. Любовь жестока и отвратительна, она смердит гнилью, раскалывающей мир надвое. Это родословная и долг. Это семья. Это кровь. Она слишком велика и грязна, чтобы вписаться в аккуратные границы их студии. Ему не стоило и пытаться удерживать ее там.

Снаружи раздается звон колокольчика, и с лязгом открываются двери склада. Грант снова включает флуоресцентную лампу и, выйдя из комнаты, обнаруживает толпу одетых в зимние штаны и парки мужчин, что стекаются в здание. Они бросают куртки на койки и встраиваются в очередь рядом с длинным столом.

Флин выносит дымящийся котелок и начинает разливать по мискам коричневую кашу. Каждый берет порцию и садится за стол.

– Грант! – зовет оттуда Бригадир. – Становись в очередь! Сегодня жаркое из кошака.

– Из кошака? – переспрашивает Грант и чувствует, как сжимается желудок.

– Флин подает тушеную рысь, – поясняет Бригадир. – Как крольчатина, только пожестче.

Бригадир говорит Гранту, что Флин родом с острова на востоке, из города, расположенного так далеко, что добираться туда надо машиной, лодкой, а потом снова машиной. Флин – веселый парень, который любит бренчать на укулеле и петь собственные песни о жизни в лагере. Но пьяным он склонен замыкаться в себе и рыдать, тоскуя по жизни дома, когда каждый март мимо проплывали айсберги, чистые и безразличные к толпам туристов, которые когда-то собирались в гавани.

Очередь медленно продвигается, и Грант заглядывает в широкую посудину с едой. Жаркое из кошки коричневое и маслянистое, с кусочками хрящей и чего-то, похожего на кости.

Флин плюхает рагу в миску, накладывает сверху картофельного пюре.

– Ты никогда не видел ничего подобного, – говорит вдруг Флин Гранту. – Эти айсберги были похожи на огромные, мать их, скульптуры, созданные рукой Господа. Я смотрел на такой и вдохнуть не мог, ей-богу, не мог.

– А пить Флин не умеет, позорище, – замечает Бригадир, когда они с Грантом приближаются к столам. Два Копателя безмолвно освобождают для них места. – Я говорил Мейеру, что самое главное – не то, хорошие они парни или плохие, люди они вообще или нет. Просто узнай, кто способен пить настоящий алкоголь. – Бригадир плещет виски для Гранта в алюминиевую кружку.