— Все равно не ходят, — нахмурился Дубров. — Тут я слышал о женщине, которая останавливает стрелки на башне. У меня же часы останавливаются сами. Особенно когда очень волнуюсь, стрелки начинают прыгать, а потом и вовсе замирают. За год шесть штук испортил. Не идут даже те, что вмонтированы в панель МАЗа.
— И чем вы объясняете это? — поинтересовался Арамян.
— Для того и пришел, чтобы у вас спросить.
Все молчали. Тогда начал излагать свои предположения Ладушкин:
— Возможно, Дубров в минуты волнения излучает сильные электромагнитные волны. А магнит, как известно, действует на часовой механизм. И еще одна версия: всему виной биочасы.
— То есть? Объясните, — не поняли присутствующие.
— Видите ли, есть предположение, что в человеке существует эдакий хроноглаз, своего рода биочасы, которые не только настраивают наш организм на определенный ритм, но и могут предвидеть будущее, заглядывать в прошлое. Ваши биочасы, Дубров, возможно, настолько мощны, что влияют на механизм обычных часов. Мне бы надо пообщаться с вами, Дубров. Я хочу удостовериться в наличии этого хроноглаза.
— Если у меня и есть этот глаз, — сказал Дубров смущенно, — то я не знаю, где он.
— А это и не обязательно знать, — сказал Арамян. — Главное — ваши показания. — Он кивнул на магнитофон: — Следующий.
Встала невысокая черноглазая женщина и вдохновенно, с певучим южным говорком, стала рассказывать:
— Сосед у меня новый появился. По утрам и вечерам ходит в спортивном костюме по кольцу двора, Все бы ничего, пусть себе ходит, у нас все пенсионеры по этому кольцу и ходят, и бегают. Так этот же не просто ходит, а всегда что-то напевает.
— Олигофрен, вероятно, — снова не выдержал Соркин.
— Не скажите! — яростно возразила черноглазая и сделала удивительный вывод: — Олигофрены так о своем здоровье не заботятся. Так вот, я не выдержала, как-то вечером подстерегла его, вышла навстречу, когда он шел и пел про Комарове, и говорю: «Признавайтесь, вы — внеземлянин? Если нужно держать это в тайне, я согласна. Только умоляю — признайтесь!» И знаете, что было дальше? Он посмотрел по сторонам, затем наклонился ко мне и шепотом сказал: «Я самый настоящий землянин, но… — Тут черноглазая выдержала паузу и торжественно закончила: — …Я жил две тысячи лет назад, душа у меня молодая еще, в то время, как вашей душе семь тысяч лет».
Сообщение произвело некоторое замешательство. Всем сразу стало как-то неловко, будто услышали неприличный анекдот.
— Мы не совсем плодотворно проводим занятия, — заметил человек в вельветовой куртке, похожий длинными до плеч волосами на художника. — Так и не решили, что делать с Леонилой. Она ведь по-прежнему хулиганит на вокзале.
— Что предлагаете лично вы? — скучно спросила девушка, подкатывая глаза под крашенные синим веки.
— Может, это покажется не совсем серьезным, но я предлагаю использовать способности Леониды для Дома быта.
Все опять вопросительно замолчали. Прервал тишину длинноволосый:
— А почему бы Леониле не мыть стекла многоэтажных домов? Эдак вспорхнула бы и тряпочкой, тряпочкой! — Длинноволосый с улыбкой осмотрел собрание.
— Ну и придумали, — фыркнула девушка. — Такую романтическую способность — на мытье окон!
— А что вы предлагаете? — спросил Арамян.
— Пусть летает просто так, на удивленье людям, пусть будит в них мечту о прекрасном.
— Летать просто так — слишком расточительно, — не согласился длинноволосый. — Это должно приносить зримую пользу, а не пробуждать какие-то там мечты, которые уводят от действительности.
Поднялся гвалт, все разделились на два лагеря.
Соркин встал, моргнул Ладушкину и указал глазами на дверь. Но прежде чем уйти, Ладушкин подошел к Дуброву.
— Я очень хотел бы встретиться с вами.
— Можно, — кивнул Дубров. — Но когда приеду из рейса.
— Нам есть о чем поговорить. Я ведь тоже когда-то на МАЗе вкалывал.
Дубров опять кивнул и неожиданно, украдкой оглянувшись, тихо сказал:
— Есть кое-что более любопытное, чем сломанные часы. — И добавил со значением: — Только по секрету.
Ладушкин назвал номер своего телефона и вышел вслед за Соркиным.
— Пошли ко мне в гости, — сказал Соркин, когда они очутились на улице. — Три года вместе работаем, а ни разу у меня не был. И вообще, что мы знаем друг о друге?
Жил Соркин в довоенном двухкомнатном доме с высокими потолками, верандой и хозяйственными постройками во дворе. По комнатам бегал его сын Мишка в пластмассовом шлеме, с саблей наизготовку. Размахивая ею, он подскочил к Ладушкину:
— Ты уже видел нашу времянку?
— Нет. Зато я видел тебя. Эка невидаль, времянка! А вот ты — чудо! Ладушкин подхватил мальчишку под руки и посадил себе на загривок. Мишка восторженно завизжал.
— Знаешь, почему ее зовут времянкой? — спросил он, вволю покатавшись на Ладушкиных плечах. — Потому что там проживает время.
— Ты хочешь сказать, живут временно?
— Да нет же! — воскликнул Мишка. — Непонятливый какой. Там живет время, потому и времянка.
— А ну, брысь отсюда, — цыкнул на него Соркин, и мальчишка исчез в соседней комнате.
— Забавный малыш. — Ладушкин вдруг вспомнил, что обещал Галисветову книгу о Че Геваре.