Ладонь на плече

Почему-то сегодня Вируну виделось больше серых красок, нежели ярких. Его мозг, получив свободу, перескакивал на разные сентенции, рефлексии. Еще и комплексы. Без них, родных, тоже нет человека. А мечта каждого долж­на сбываться. Добрая и светлая мечта. У ребенка и взрослого.

«Жили бы мы, как мураши-путешественники, где нет иерархии, нет ни командиров, ни подчиненных, ни надзирателей. Все делается сообща, вместе. Каждый муравей задействован в жизни колонии-организма. У них существует только мать-королева. Такой муравейный организм — бессмер­тен. — Вирун перебросил пакет из одной руки в другую. Свободной рукой хлопнул по карману и понял, что не купил сигарет. А без них он как без воз­духа. — Ну и сравнение, — сделал досадливую гримасу. Хотя и далековато отошел от универсама, повернул обратно. — Так вот, о муравьях, — опять продолжил прерванную мысль. — Все муравьи равны. Нет лидеров, каждый и лидер, и исполнитель. Вот если бы случилось чудо, и муравьиные принци­пы прижились в нашей среде. Это было бы начало новой эры человечества. Если бы найти страну мира и справедливости. Мы постоянно ведем борьбу с собой, с соседом, знакомыми и совсем чужими людьми. Наши сердца и ранимы, и крепки. Но мы убеждены, что лучше быть мертвым, чем рабом. Так ради чего стремимся всю жизнь кого-то подчинить? Жена — мужа, отец — сыновей и дочек, начальник — подчиненного. Видно, каждый из нас слаб, а нам хочется силы за счет обессиливания других. Неудивительно, что в моем возрасте начинаешь оглядываться назад. Искать смысл прожитого. А где он, тот смысл? Как выглядит? Есть ли у него вкус, цвет, высота и ширина? Сколько длится в пространстве?»

Вирун вдруг вспомнил неожиданный разговор с сестрой на кухне. Он тогда приехал в районный центр, где обосновалась Нина, после довольно долгой разлуки. Выпив кофе да поев испеченного сестрой пирога, они говори­ли о родных и знакомых, делились новостями: что приобрели, что видели за минувшее время, куда ездили, какие чудеса случились. И вдруг неожиданно сестра спросила:

— Скажи, а ради чего мы вообще живем? Какой у жизни смысл?..

Его такие вопросы оглушили. Полностью. Потому что о смысле существо­вания его спрашивала Нина. Его младшая сестра, имевшая надежную семью, хорошего мужа и двух замечательных сыновей. Казалось, все у нее есть для счастья и радости. Но вот какой вопрос задала брату. Человеку, который в то время не имел ни жены, ни детей. Что он мог ответить Ниночке? Обычную банальщину, многослойную и пустую. Но он хорошо запомнил последнюю свою фразу: «Нинель, смысл жизни — в ее бессмысленности». На том и согласились. Потому что каждый из нас в одиночку ищет свой смысл жизни. Иной вопрос: находит ли, — остается открытым до последнего вздоха.

Вирун не заметил, как дошел до своего подъезда. На улице уже стемне­ло. Зажглись придорожные и дворовые фонари. Но их подслеповатый свет терялся в полумраке. Предметы потеряли четкие очертания и яркость. Воз­можно, так казалось из-за мелкого дождика, который уныло сеялся с низкого небесного пространства.

«Надо рассказать Монике-Моне про мои сегодняшние приключения. Не забыть про сон и письмена на почерневшей стене. Может, она что-то разгада­ет или подскажет. Говорят же, что женский ум более гибкий в разгадывании головоломок. — Вирун нажал на кнопку лифта, который, тяжело заскрипев, потащился с верхних этажей на первый. — И через пару дней надо выкроить минуту и опять навестить этот барак. Может, появится что-то новое на стене? Интересно было бы подкараулить неизвестного писателя, спросить, ради чего он практикуется в иезуитской прозе? Зачем, с какой целью выливает на закоп­ченную стену страдания своей души? В наше время для этого существует не только бумага, но и компьютеры, интернет. Выкладывай во всемирную пау­тину все, что наболело, что беспокоит и волнует сердце. Однако насколько созвучны размышления неизвестного создателя текстов моему теперешнему состоянию».

Лифт паралитически дернулся, щелкнул несколько раз и раскрыл вход­ные двери. Вирун вошел в глухой пенал подъемника и нажал на нужный этаж. Его глаза споткнулись, перескочили с одной надписи на другую, третью. Что только не написано на гладких стенках! Начиналось самодельной рекламой с номерами телефонов, а заканчивалось известными органами мужчин да и женщин. Молодое поколение хвасталось своими знаниями и моральной сво­бодой. Прежде Вирун как-то не обращал внимания на фломастерные надписи в лифте. Глаза глядели и не видели написанное, мозг переваривал дневные впечатления, был занят более важной работой, чем чтение текстов, которые писала голопузая молодежь. А вот нынешним вечером взгляд зацепился за разномастные надписи и неуклюжие рисунки, номера телефонов доступных похотливых девочек и мальчиков.