Ладинец

Ерофей бросился вон из хором, а Власий вернулся в гридню, подхватил шубу свою и наново вышел на морозный двор. Стоял на крыльце смирно, покуда ратные собирались. Не красовался, грудь колесом не гнул. А вот смотрел зорко, подмечал за всем и всяким.

Особо приглядывался к ратным Терентия: люди новые, норова непонятного. Одно радовало – все матерые. Промеж них уж очень выделялся парень с кольцом десятника. Власий к нему и прикипел взором. А как инако? Молодой, а уже под своей рукой людей водит. Стало быть, непрост.

Вояки боярича и не замечали, гомонили меж собой по-тихому. И как заметить, коли гляделся он обычным ратным: шуба простая, да сапоги крепкие. Шапка-то и вовсе, как у торговца. То Власию и было любо. Боярское сословие и радость, и помеха во многом. Кто ж станет с хозяином лясы точить? Кто будет думки свои пересказывать? А простым можно и подслушать, и понять, чем народ живет, чем дышит и в какую сторону голову поворачивает.

– Власка, собрались все, – Ероха тихо подошел, встал за спиной боярича. – И чего теперь?

– Того, – Влас шапку поправил. – Ерох, а что за ратный? Вон тот, высокий. Из Зотовских.

– А-а-а, этот… – Ерофеев голос сердитым стал. – Павел Разгадов. Десятник у Терентия. Говорят, воин славный. Девки из терема гроздьями в окнах висят. Все охают, лыбятся, курёхи. Мол, пригожий.

– С лица воду не пить, друже. А что воин крепкий, то нам на руку.

– Ага, не пить. Я-то знаю, ты про то дуркам с косами расскажи. Вон, глянь. Уж и сюда вылезли.

И верно подметил. У ворот собралась стайка девок да смотрела на Павла. Брови гнулись затейливо, губы румяные улыбались, щечки гладкие рдели румянцем.

Власий не ответил, шагнул с крыльца и молвил негромко, но так, что шепотки утихли, и головы, как одна, поворотились к боярскому сыну:

– Здравы будьте, ратные, – поклонов бить не стал. – У соседей наших беда. Враг на их землю пришел. Жгут по-тихому, воруют. Горе не наше, однако, у нас под боком. Сами судите, как наозоруются у Зотовских, так и к нам подадутся. На привязи никого тянуть не стану, но упреждаю, что сеча нас не минует. Токмо к тому времени, когда враг к нам в ворота сунется, он уж в силу войдет немалую. Идти на выручку сейчас надо, а не опосля, когда уж стрелы засвистят у нас над ушами. Я сказал, теперь ваше слово.

И умолк, хитрый. Ратные малое время помолчали, а уж потом начали разговор. Власий слушал, понимая, что дураков средь воинов нет, а потому и не удивился, когда десятники порешили в один голос, что надо идти походом.

Глава 21

Оля тихонько сидела в ложнице Елены, слушала, как в большой гридне Терентий Зотов жалится боярышне на горькую свою долю. Олюшка давно уж выучила все Еленкины повадки, знала, что слов утешительных она не уронит, а вот о деле говорить станет. Так и вышло.

Голос Еленки – тихий, спокойный – прошелестел по гридне: боярышня приветила родного дядьку, о горе его сокрушалась, благодарила за то, что приехал оборонять ее и Лавра, а сразу вослед теплым словам и спросила, что там в Зотово.

Терентий говорил тихо, но Олюшка разобрала все от первого и до последнего слова. Услыхала страшное: Нестор лютовал, никого уж не боялся, зная, что не быть ему на боярском столе. Воровал все, что под руку попадалось, жёг и не совестился своих же людей и их добро отдавать ляхам на разграбление. Узнала, что боярич Влас оборонял Шалки от ворога, живота не жалел. Что извел вчистую большой ляшский отряд и поворотил ратных своих в сторону Зотова.

Ольга испугалась, вздрогнула. Разумела, что от подворья, на котором вся жизнь ее короткая прошла, мало что и останется. Перекрестилась на темную иконку в углу ложницы и заплакала.

Сквозь слезы услыхала бодрый голос посестры, та радовалась о Власии и о том, что уж скоро наследный боярич Лавр обретет наново свое место, положенное ему по праву. Вслед за тем опять благодарила дядьку за то, что сам приехал и привел с собой Зотовских людей, чтобы быть рядом с ней и Лаврушей. Велела быть не простым гостем, а дорогим сродником, да обещала, что в любой день, на всякое время считал ее с Лаврушей дом своим. А уж потом после молчания недолго спросила о бояриче Сомове. Терентий поведал, что жив он и здоров. Елена не ответила, о другом заговорила.

Оле стало скучно: Елена обсказывала дядьке о ратной избе, о припасах, о дровнях и прочем том, чем занималась обыкновенно. Терентий что-то отвечал, да только Олюшка не разумела и половины слов.

Ни много, ни мало через час Оля услыхала Еленкин голос, что звал ее к себе:

– Олюшка, ты там ли?

Подхватилась и к посестре. В гридне увидала Еленку: сидела на лавке, смотрела задумчиво в малое оконце на белый снежок, что сыпал щедро на и без того высокие сугробы.

– Оля, вести славные. Влас…боярич Власий в Зотове с полусотней. Разумею, что в скором времени будем в дому своем. Теперь уж и прятаться не надобно. Терентий Зотов с нами, а стало быть никто и слова не скажет про Лавра. С дядькой был и все дела. То Влас просил передать… – и замолкла.

Оленька давно уж замечала, что боярышня надолго замолкает, когда речь идет о женихе ее давешнем.