Миле казалось, что она, в лучшем случае, участвует в грандиозном театральном представлении без смысла, с актерами в нарядных костюмах и замершими в совершенстве вывесками вместо лиц, а в худшем – попала на роскошный бал покойников, вдруг восставших из гробов. Несмотря на свой подходящий случаю великолепный наряд, она чужая в этом великосветском мире установленного вкуса. Чужая в этом огромном и прекрасном мегаполисе, чужая на этом празднике смерти. Зачем она здесь?!
А может, этот кошмар ей только снится? И стоит лишь открыть глаза, все исчезнет? Мила вдруг почувствовала тошноту, очертания силуэтов начали расплываться. Еще чуть – и она окажется на сверкающем отражением роскошных люстр полу. Но уйти никак нельзя!.. Даже истинной Миле Миланской, которая что бы ни вытворяла, а всегда права?
Она резко повернулась и направилась мимо толпы к спасительному выходу. Несколько десятков глаз тут же впились в нее окаменевшими взорами. Значит, в этом конкретном случае Миле Миланской тоже не подобало так себя вести!
«Словно в фильме ужасов, – думала Мила, обмирая от страха и боясь свалиться с высоты своих невообразимо модных каблуков. – А ведьмаки и ведьмы провожают взглядами чужую, ожидая только приказа королевы-ведьмы Катюхи, чтобы наброситься на жертву. Ну и смотрите: да, я чужая! И буду вести себя так, как считаю нужным».
Через несколько шагов почувствовала, как больно вцепилась в локоть Катюха:
– Ты куда?!
– Мне плохо! Я могу упасть в обморок.
– С чего бы это? – подозрительно уставилась она на Милу.
– Не знаю. Но мне не хочется свалиться прямо у гроба.
– Ну хорошо, я тебя провожу. Здесь есть комната для отдыха.
Катюха разжала тиски и ринулась вперед, Мила поплелась следом, чувствуя, как подгибаются ноги и изо всех сил стараясь не оступиться. Они вышли в холл и тут же свернули в коридор со множеством дверей. Возле одной Катюха остановилась и, отперев, пропустила вперед Милу. В комнате оказался довольно большой диван, кресла и столик с вином, сластями и фруктами. Побледневшая Мила в изнеможении прилегла на диван и прикрыла глаза, пытаясь утихомирить дурноту.
– Что-то я тебя, подруга, совсем не узнаю в последнее время, – произнесла Катюха, пристально наблюдая за Милой.
– Мне все равно, узнаешь ты меня или нет. Я сама себя в последнее время плохо узнаю.
– А ты, случаем, не залетела?
– Совсем с ума сошла?! – возмутилась Мила, у которой от ужаса разоблачения сжалось сердце. – Мне только этого не хватало! И так проблем выше крыши.
– Полежи здесь, отдохни. – Катюха налила себе вина в бокал и немного отпила. – Я позже загляну. Расскажешь о своих проблемах. – Она сунула в рот оливку и пододвинула к Миле бутылку с минералкой и стакан: – Сама за собой поухаживай, мне сейчас не до тебя. – И Катюха вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
Оставшись одна, Мила облегченно вздохнула. «Ну все, с меня хватит!» – подумала она, и словно гора свалилась с плеч. Нет, все же силы свои она точно переоценила, выполняя обязательные правила приличия. Хотя в любом установленном порядке есть исключение. А уж такое, как у нее, вообще предоставляет неограниченные права поступать в зависимости от состояния здоровья. Поэтому она сейчас поднимется и поедет к дядюшке в имение, где Милу уже никто не станет беспокоить без ее на то согласия.
Она почувствовала, как пересохло во рту, откупорила нераспечатанную бутылку минеральной воды без газа и, налив в бокал, отпила глоток. Прохлада напитка приятно освежила. Вот сейчас немного придет в себя и покинет этот дом скорби, где ей совсем не место. Мила сделала еще пару глотков и… потеряла сознание.
Очнулась только к вечеру. Открыла глаза и с тревогой огляделась. Но это та же самая комната в доме Троянова, где Мила долгими бессонными ночами придумывала способы побега от злобного Минотавра. И снова заточение, но уже в плену… у его дочери.
Катюха сидела напротив кровати в кресле за небольшим журнальным столиком с фруктами и напитками, равнодушно взирая на проснувшуюся Милу, от которой ожидала внятных объяснений случившегося. Она довольно спокойно отнеслась к смерти родителя. В конечном счете, что ни делается – к лучшему. Так любил повторять ее отец. Поплакала немного, погоревала да успокоилась: жизнь-то продолжается. Но одно не давало покоя – подозрительная внезапность его ухода, с которой следовало разобраться незамедлительно.
Слишком жестким учителем был для нее в последнее время отец, желая оградить от всяческих бед и несчастий, заставляя постигать самые непреложные истины: любовь и веру, долг и честь, совесть, терпимость и еще много чего, во что не верил сам, но очень хотел, чтобы поверила дочь.
Ах, папочка, столько лет прожил, а того не уяснил, что самым существенным моментом в воспитании любого ребенка является наглядный пример родителя. Даже как-то странно: отец – убийца и душегуб – стремится воспитать в своей дочери человеколюбие. Бред, да и только!