Лабиринт Ванзарова

Чтобы прервать мучения, доктор решился на крайние меры: проглотить двадцать миллиграмм spiritus vini, что использовался для протирания кожи перед уколом. Достав бутылочку и отмерив лечебную порцию, Сергей Николаевич опрокинул в себя больничную мензурку. И чуть не задохнулся. Ему показалось, что в организм воткнули раскаленный шомпол. Кое-как отдышавшись, он закусил кусочком сухаря. Затем прислушался к себе и с врачебной точностью определил: наступило облегчение. Голова вернулась на место.

Сергей Николаевич бодро встал, собрал в стопку истории болезни. Но тут дверь распахнулась, и на пороге обнаружился Парфен, больничный сторож, он же дворник, он же истопник. Было ясно, что Парфен недурно встретил праздник. Глаза были красны и, казалось, готовы выпрыгнуть из орбит.

– Чего тебе? – спросил Успенский, зная, что дворник многому научился от больных. Порой несет несусветную околесицу.

– Там… Это… Николаич… Выкинули! – заплетаясь, выпалил он и рукой махнул, будто шашкой.

Доктор бы терпелив: если Парфена задело, ему надо выговориться.

– Кого выкинули?

Тут Парфен понес такую околесицу, что Сергей Николаевич испугался: не слишком было двадцать грамм? Хватило бы семнадцати. По словам дворника, которые надо было перевести на человеческий язык, случилась странная история. Несколько минут назад к больнице подъехала пролетка, из которой выкинули человека. Как выкинули, так и унеслись прочь. Парфен, конечно, подошел к лежавшему на снегу, толкнул. Тот был живой, только постанывал. Улица пуста, до санитаров не докричаться. Парфен перевернул тело. И перепугался. Да так, что побежал доложить доктору.

Сергей Николаевич решил, что следовало обойтись десятью граммами.

– Что за чушь, Парфен, – ласково сказал доктор.

– Вот те хрест, Николаич, – ответил дворник, он же сторож, истово перекрестившись. – Он это, он… Как не знать.

– Он, говоришь… И где же он теперь?

– Так и лежит у ворот…

Смысл происходящего наконец дошел до сознания Успенского. Весь дикий и невозможный смысл. Во всей полноте.

– Как у ворот? – проговорил он.

– Как есть, – доложил дворник. – Тяжелый, мне не совладать. Подтащил к тратуяру ближе, чтоб лошадь не задавила… Там он…

Доктор крикнул санитаров и, забыв пальто, выбежал на улицу.

На сугробе около калитки, привалившись, лежал человек в тулупе и овчинной шапке. Сергей Николаевич упал на колени и сдернул шапку.

– Боже милостивый, – проговорил он, как убежденный атеист.

В небо, светлевшее утром, смотрели пустые глаза. Человек был жив. Но и только.

– Несите скорее! – крикнул доктор подоспевшим санитарам.

Те бережно подхватил тело.

– Куды ж вперед ногами, ироды! – возмущался Парфен. Его не замечали.

Доктор Успенский шел за санитарами и мучительно думал: как ему поступить? В таком состоянии может наделать ошибок. Нет, нельзя лезть с лечением вот так сразу, надо разобраться, понять… Надо обождать хотя бы до завтра. А пока накормить, положить в отдельную палату и дать полный покой.

47

Тревогу, охватившую Сергея Эрастовича, трудно описать. Только пережить. А лучше не знать никогда. Собрав всю силу воли без остатка, краем глаза он заметил ухмылочку Лебедева. Ученое чудовище нарочно держало пузырек с нашатырем, дескать, сейчас господин директор в обморок брякнется. Что было недалеко от истины. Ручаться Зволянский не мог. В такую глупейшую ситуацию он давно не попадал. Можно сказать, никогда. Чин и должность защищали от обязанности бывать на месте преступления. Для этого имелись подчиненные. И вот пришлось испробовать полицейскую службу на вкус. Запах он уже ощутил.

– Позволите открыть? – осведомился Ванзаров.

В почтительности тоже слышалась издевка.

– Давно пора, – строго сказал директор. – Нечего тянуть.

Лебедев откинул простыню. Как обычный человек, нечасто имеющий дело с трупами, Сергей Эрастович невольно зажмурился. Жмурился он недолго. Заставил себя открыть глаза. И увидел мертвое лицо. Простыня милосердно скрывала шею.

– Кто это? – вырвалось у него.

– Не могу знать, – ответил Ванзаров.

– Я спрашиваю: что это значит? – растерянно и злобно вскрикнул Зволянский.

– Погибшего переложили лицом вверх.

– Что за глупость, в самом деле! Как это понимать?

– Прошу простить, господин директор, вы уверены, что это не Стефан Самбор?

В другой ситуации подобный вопрос подчиненного был невозможен. Зволянский спустил вольность. Снова вытащив фотографию, перевел взгляд с нее на белесое лицо. И обратно. Раза три подряд.

– Разумеется, это не он! – воскликнул Сергей Эрастович, демонстрируя фотографию. – Вы что, сами не видите?

– Боялся допустить ошибку, ваше превосходительство, – и Ванзаров чуть кивнул.

Лебедев понятливо накинул покрывало. Руки криминалиста так и чесались провести эксперимент: как бы случайно показать разрез на шее, чтобы узнать, грохнется Зволянский в обморок или нет. Но рукам воли не дал.

– Позвольте, что же получается, – проговорил Сергей Эрастович. Странность и полная нелепость ситуации предстала ему в ужасной простоте. – Что же получается, – повторил он. – В номере какой-то мертвец… А где же Самбор?

– Господин Лебедев, в спальне трупа Самбора нет?