Лабиринт призраков

– На всякий случай выбирайся через слуховое окно, которое смотрит на задворки, в переулок. Он ведет к одному из входов на рынок.

– Спасибо.

– Тебе спасибо, золотце. Ты ведь неплохо провел время?

Фернандито зарделся, но все же кивнул, натягивая одежду в полумраке. Матильда протянула руку к пачке табака, лежавшей на тумбочке, и закурила. Она наблюдала за тем, как Фернандито торопливо одевался, сохранив в неприкосновенности свою робость и целомудрие, несмотря на преподанный недавно урок. Полностью экипированный, он взглянул на хозяйку и указал на окошко:

– Сюда?

– Да.

– Будь осторожен, не сверни себе шею, так как я хочу, чтобы ты снова навестил меня, целый и невредимый. Ты придешь снова, правда?

– Конечно, – слукавил Фернандито. – Как только мне заплатят жалованье.

Он высунулся в окошко и обозрел дворик с выходом в узенький проулок, о котором говорила Матильда.

– Не следует доверять лестнице, она слегка расшатана. Тебе лучше спрыгнуть, ты же молодой.

– Спасибо. И прощай.

– Прощай, дорогуша. Удачи.

– Удачи!

Он начал протискиваться в окошко. Неожиданно Матильда окликнула его:

– Фернандо!

– Да?

– Будь с ней нежен. С твоей девушкой, как там ее зовут. Будь с ней нежен.

Покинув здание морга, Варгас понял, что снова оживает после затянувшейся интерлюдии в чистилище. Ликер, которым угостил его доктор Манеро, и особенно открытие, что́ означала половина цифр из пресловутого списка, необычайно воодушевили его. Варгас даже забыл, что почти сутки не смыкал глаз. Тело ощущало усталость, и если бы он дал себе труд подумать об этом, то почувствовал бы, что у него ноют все кости и шумит в голове, однако надежда, что крохи раздобытой информации помогут хоть как-то прояснить ситуацию, питала его силы и решимость. На мгновение у Варгаса возникло желание зайти к Алисии и поделиться новостями. Но поскольку он не мог поручиться, что перечень номеров свидетельств о смерти, прихваченный Вальсом, когда тот тайно покидал Мадрид, приведет к конкретному результату, Варгас решил сначала проверить правильность своих предположений. Он направился к площади Герцога де Мадинасели, в оазис со скверами и пальмовыми аллеями, лежавший среди обветшавших дворцов и окутанный дымкой тумана, принесенного ветром из гавани. Вскоре на площади должен был открыть двери для посетителей Гражданский регистр Барселоны.

По пути Варгас завернул в пансион «Амбос мундос» на Королевской площади, где уже подавали завтрак и кофе «детям ночи», которые подтягивались на огонек, чтобы подкрепиться напоследок. Сев около стойки, Варгас подозвал официанта, казалось, состоявшего из одних бакенбард и массивной челюсти, и заказал порцию ветчины, пива и двойной кофе с коньяком.

– У меня остался коньяк только дорогих марок, – предупредил официант.

– Тогда плесните побольше, – произнес Варгас.

– Если вы что-то празднуете, может, вам захочется выкурить сигару «Ромео и Джульета» на десерт? Мне как раз привезли партию прямо с Кубы. Изумительная вещь, именно такие скручивают между бедер мулаточки…

– Не откажусь.

Варгас не раз слышал, что завтрак – самая важная трапеза за день, во всяком случае до обеда. И не было ничего лучше, чем закончить его хорошей гаванской сигарой. Окутанный клубами карибского дыма, с полным желудком, в предвкушении удачи, он возобновил путь. Небо окрасилось янтарным цветом, и мягкий рассеянный свет, скользнувший по фасадам домов, внушал уверенность, что грядущий день сулит ему одно из редких мгновений истины или нечто на него похожее. Как споет много лет спустя Шуан Мануэль Серрат, вскормленный этими улицами: «Сегодняшний день может стать великим».

В пятидесяти метрах за спиной Варгаса, в уголке, где лежала тень от карнизов разрушенного здания, притаился наблюдатель, неотступно следивший за ним. С сигарой в зубах, сытый и опьяненный несбыточными надеждами, Варгас показался ему старым и жалким. Тень уважения, которое он начал испытывать к полицейскому, стремительно таяла, как туманная дымка, еще стелившаяся по мостовой у его ног.

Он сказал себе, что никогда таким не станет и не позволит, чтобы алкоголь и благодушное настроение притупили его разум и превратили тело в безвольный мешок костей. Старики вызывали у него отвращение. Если у людей, когда они дряхлеют, не хватает достоинства, чтобы выпрыгнуть из окна или броситься под поезд в метро, кто-то должен из милосердия пристрелить их, изъяв из оборота, как паршивых собак, во имя общего блага. Наблюдатель улыбнулся, довольный собственным остроумием. Он рассчитывал вечно оставаться молодым, так как полагал себя умнее других. Он не собирался повторять фатальных ошибок, из-за которых такой небесталанный человек, как Варгас, сделался в итоге бледной тенью того, кем он мог бы быть. Или как тот же Ломана, кто пресмыкался всю жизнь и умер на коленях, хватаясь за глотку. А сам он тем временем хладнокровно наблюдал, как у поверженного противника лопались под роговицей капилляры и зрачки расплывались непроницаемым зеркалом. Еще одна падаль, не сумевшая вовремя уйти со сцены.