Лабиринт призраков

Санчис повел Варгаса к выходу. Когда они шли мимо массивных резных дверей, которые открывались в грандиозный читальный зал с видом на бульвар Грасиа, Варгас замешкался и заглянул внутрь. Библиотека, протяженностью не уступавшая галереям Версаля, наверное, занимала всю длину внутренней стороны фасада. Деревянные панели на полу и потолке были отполированы до блеска, и в них как в зеркалах отражались и множились до бесконечности колонны из книг.

– Впечатляет, – сказал Варгас. – Вы коллекционер?

– Весьма умеренный, – ответил Санчис. – Бо́льшая часть библиотеки обязана происхождением Фонду Убач, хотя должен признаться, что питаю слабость к книгам. Они служат мне убежищем, где я отдыхаю от мира финансов.

– Понимаю. Я тоже, по мере своих скромных сил, – рискнул забросить удочку Варгас. – Мне нравится выслеживать и находить старые, уникальные издания. Жена считает мое увлечение проявлением профессиональной деформации.

Санчис кивнул, сохраняя самообладание и вежливость, хотя глаза выдавали его истинные чувства. Директор явно устал от назойливого полицейского и мечтал избавиться от него как можно скорее.

– Вы интересуетесь редкими изданиями, сеньор Санчис?

– Львиную долю коллекции составляют тексты XVIII и XIX веков, испанские, французские, итальянские, хотя у нас есть и превосходные образцы немецкой литературы и философии, а также английской поэзии, – терпеливо пояснил директор. – Полагаю, знатоки оценили бы их как достаточно редкие.

Санчис взял капитана под руку и с деликатной настойчивостью вновь вывел в коридор и повлек в сторону выхода.

– Я завидую вам, сеньор Санчис. Каждому свое… Мои средства ограничены, поэтому приходится довольствоваться более скромными изданиями.

– Не существует скромных книг, есть невежественный снобизм.

– Согласен. Именно это я сказал старому книготорговцу, который ищет для меня романы одного забытого ныне писателя. Возможно, вам что-то скажет его имя. Маташ. Виктор Маташ.

Санчис пристально посмотрел на него, не дрогнув лицом, и медленно покачал головой:

– Сожалею, но я никогда о нем не слышал.

– Примерно так мне все и отвечают. Человек отдает жизнь литературе, а вскоре никто и не вспомнит, что он писал и зачем…

– Литература – жестокая возлюбленная, она без сожалений бросает своих рыцарей, – заметил Санчис, открывая дверь холла.

– Как и правосудие. К счастью, всегда находится человек, вроде вас или меня, кто готов обеим освежить память…

– Такова жизнь. Она почти сразу забывает обо всех, кто уходит в тень. Теперь же, если я больше ничем не могу помочь вам…

– Еще раз большое спасибо, сеньор Санчис!

24

Покинув здание, Варгас вновь увидел уличного художника. Тот уже собрал свои вещи и неторопливо раскуривал старую боцманскую трубку. Варгас улыбнулся ему и подошел поближе.

– Да это сам комиссар Мегрэ! – воскликнул художник.

– По имени Варгас.

– Далмау, – представился живописец.

– Как дела, маэстро Далмау? Вы уже закончили свой шедевр?

– Шедевры невозможно закончить. Фокус в том, чтобы вовремя понять, когда следует оставить их незавершенными. Вас еще интересует картина?

Художник сдернул кусок ткани, закрывавший работу, и показал акварель.

– Смотрится как воплощение мечты, – оценил Варгас.

– Мечта станет вашей за десять дуро, ну и сколько добавите от щедрот.

Детектив извлек бумажник. Глаза художника вспыхнули, как огонек его трубки. Варгас протянул ему купюру в сто песет.

– Это слишком много!

– Считайте, что у меня сегодня день благотворительности.

Живописец принялся заворачивать картину в упаковочную бумагу и перевязывать бечевкой.

– Этим ремеслом удается заработать на жизнь? – поинтересовался Варгас.

– Развитие полиграфии нанесло большой ущерб, но пока встречаются люди с хорошим вкусом.

– Как сеньор Санчис, например?

Живописец приподнял брови и взглянул на него с подозрением:

– Я чую подвох. Уж не пытаетесь ли вы втравить меня в какую-то мутную историю?

– Санчис давно является вашим клиентом?

– Несколько лет.

– Вы продали ему много картин?

– Достаточно.

– Ему так понравилась ваша манера?

– Я считаю, что он покупает их из жалости. Он очень щедрый человек, по крайней мере для банкира.

– Скорее его мучают угрызения совести.

– Санчис не единственный в своем роде. В этой стране таких пруд пруди.

– Вы на меня намекаете?

Далмау выругался и сложил мольберт.

– Уже уходите? А я надеялся, что вы расскажете мне что-нибудь о Санчисе.

– Если хотите, я верну вам деньги. А картину можете оставить себе. Повесьте ее в одной из камер комиссариата.

– Деньги ваши, вы ведь их заработали.

Художник заколебался.

– Какое вам дело до Санчиса? – спросил он.

– Никакого. Простое любопытство.

– Другой полицейский тоже так говорил. Все вы одинаковые.

– Другой полицейский?

– Ну да, теперь еще сделайте вид, будто вы не знаете, о ком речь.

– Вы можете описать мне коллегу? У меня найдутся еще деньги, если окажете мне помощь.

– А говорить не о чем. Громила вроде вас. Только у того лицо было порезано.

– Он сказал, как его зовут?

– Мы с ним не откровенничали.

– Когда вы его видели?

– Недели две или три назад.

– Здесь?

– Да, на этом месте. У меня тут мастерская. Я могу уже идти?