Лабиринт Химеры

— Специально на это силы тратить не надо. Пусть смотрят в оба. Вдруг слепая удача кому-то выпадет…

— Так точно, — ответил Сыровяткин.

— Все-таки одно ощущение меня никак не отпускает… — сказал Ванзаров, поглядывая на домики.

— Что такое, Родион Георгиевич?

— Есть вашем городе, Константин Семенович, некая странность, которую понять не могу…

— Даже не знаю, что сказать. Укажите на нее…

— Странность вот какая: за все дни на улицах не увидел ни одного нищего-попрошайки. Вот что необъяснимо. Завтра с этим наверняка разберемся…

Сыровяткину очень хотелось ответить, что благодаря его стараниям город очищен от нищих. Но воздержался. Чего доброго, опять сядешь в лужу. Оставалось ждать, когда фокус в очередной раз раскроет ему глаза. Как это ни грустно признать.

Ванзаров пообещал приехать как можно раньше.

Чтобы взяться за разгадку всерьез.

68. Нашелся

Кунцевичу никто не приказывал задержаться на службе дольше обычного. С чистым сердцем он мог оставить записки и отправиться домой к вечернему чаю или в более интересное заведение вроде ресторана или театра. Но чиновник сыска был на месте. Ему чрезвычайно хотелось доложить лично о своих стараниях.

Терпение его было вознаграждено. Ванзаров появился около девяти вечера.

— Мечислав Николаевич, опять дежурите? За что вам такая каторга? — сказал он, устало опускаясь на стул.

— Дежурство не мое, сегодня Ильин, я вас дожидался, — ответил Кунцевич.

— Искренне благодарю.

— Курочкина найти не смог, куда-то он запропастился, поэтому сделал все сам.

— Нежданный сюрприз. Я теперь ваш должник.

— Сочтемся, Родион Георгиевич. Сначала о Юнгере. На квартире его секретарь сообщил, что доктора нет и он сильно обеспокоен. Назначенные пациенты ожидают, а Юнгер неизвестно где. В больнице, куда я отправился после, его тоже не видели.

— Новость грустная, но неизбежная, — сказал Ванзаров.

— А что с ним?

— Предполагаю, что доктору не следовало ездить за мной в Павловск. Проявил опасное нетерпение. Я бы сказал: смертельно опасное.

— Так все драматично?

— К сожалению, именно так. А что с фотографиями доктора Горжевского?

Кунцевич положил на стол большой альбом в сафьяновом переплете, а рядом с ним другой, попроще, но с буквами золотого тиснения на обложке.

— Это памятная книга врачей Мариинской больницы, — сказал он и раскрыл альбом. На первой странице располагалась общая фотография попечительского совета и старейших докторов больницы. Ванзаров внимательно рассмотрел каждое лицо.

— Его тут нет? — спросил он.

— Совершенно верно. Как мне пояснили, доктор Горжевский был не того ранга, чтобы попасть на главный снимок. Зато каждый доктор из лечебного состава удостоился отдельного фото…

Ванзаров стал нетерпеливо листать страницы. На каждой размещалось по четыре портрета. Только на одной было три и пустое окошко, под которым было выведено: «Д-р Горжевский Г. И.».

— Как видите: пусто, — подтвердил Кунцевич.

На задней обложке альбома фотограф помещал свое имя и адрес ателье. Это произведение фотографического искусства создал г-н Альтшулер Н. Н., у которого было ателье на Невском проспекте. Ванзаров ткнул в золотые буквы пальцем.

— Обижаете, Родион Георгиевич, — сказал Кунцевич. — Сразу туда отправился с альбомом под мышкой.

— Негатив бесследно пропал?

— Не так уж бесследно. Года два назад какой-то господин выкупил у фотографа одну пластинку из этого альбома. Вероятно, это и был ваш Горжевский.

Эффект, на который в глубине души рассчитывал Кунцевич, случился. И нельзя было его не отметить.

— Ваше старание вызывает полное восхищение, — искренно сказал Ванзаров. — Одним обедом в «Даноне»[8] мне уже не отделаться. У нас остается последняя надежда: студенческий альбом…

Кунцевич подвинул к нему массивную книгу. Как любой альбом, он был чрезвычайно предсказуем. Общая фотография курса, фотография педагогов, отдельные снимки каждого студента. Что удивительно: в альбоме не нашлось пустой ячейки, из который вытащили снимок. Ванзаров на всякий случай перелистал дважды.

— Хотите сказать, Мечислав Николаевич, — произнес он, еще раз перебирая страницы, — что господина Горжевского здесь нет? Я не столь прозорлив, чтобы угадать, как выглядел двадцать лет назад человек, которого никогда не видел.

— Как мне пояснил профессор, который удачно попался мне под руку, — ответил Кунцевич с некоторым торжеством, — когда делался альбом, Горжевский заболел. И потому его здесь попросту нет.

Ванзаров закрыл бесполезные фолианты.

— Теперь точно с вами не расплачусь… Не считая пяти рублей, которые вам должен… Блестящая работа, Мечислав Николаевич, что тут сказать!

Покраснев от такой похвалы, Кунцевич поблагодарил сдержанно. И, кажется, совсем готов был забыть про долг. Что уж тут мелочиться!

— А куда Курочкин делся? — вдруг спросил Ванзаров.

— Понять не могу… Как сквозь землю…