— Вы же не девица, чтобы стесняться.
— Не в том дело. Странно как-то…
— Нет такой странности, которая не сдалась бы логике и сыскной полиции. Выкладывайте.
— Так в том-то и дело, что фактов нет никаких.
Ванзаров не постеснялся сказать, что решительно не понимает такого заявления опытнейшего филера.
— Как водится, стал расспрашивать дворника, — начал Курочкин. — Мужик дельный, непьющий. Но вот жильца такого вспомнить не мог. Как так? Говорит, вроде жил, да съехал. Я ему говорю: «На последнем этаже квартиру снимает». А он мне: «Ну, значит так…»
— Домовладелец?
— Само собой. Спрашиваю: «Господин Трупп у вас проживает?» А он вспомнить не может. Вроде бы деньги заплатил вперед, а живет или нет, понять не может. Я его вопросами стал донимать, так он обиделся и ушел. Дескать, нечего мне тут допрос устраивать.
— На этаж к нему поднялись?
— Как же иначе. У двери постоял, послушал, в замочную скважину поглядел.
— И что же?
— Да ничего. Тихо, темно, как будто спать лег.
— Прачки и прочее?
— Обошел соседних прачек, трактир, бакалейную лавку, булочную. Один результат: никто его толком не знает. Вроде видели, но кто это, не помнят. Фамилии пугаются.
— Какой интересный господин, — сказал Ванзаров. — Что показали в паспортном столе?
— Такой в столице не проживает, — ответил Курочкин.
— Вот как. Хоть сейчас веди в участок за нарушение паспортного порядка.
— Будем брать? — старший филер готов был хоть сейчас.
— Спешить не станем. Куда он денется.
— Тут еще такое дело… — Курочкин старательно показывал смущение, что выходило у него куда фальшивей невидимости.
— Говорите уж, Афанасий Петрович…
— Никакой слежки за ним нет. Кроме меня и моего сменщика, его никто не вел.
Это была важная и интересная новость. Ванзаров поблагодарил и добавил:
— У меня к вам будет деликатная просьба…
К таким просьбам старшему филеру было не привыкать.
— Не вполне законно, но нам крайне надо знать, что у него в квартире. И особо надо поискать оборванную книжку без обложки с готическим шрифтом, на немецком языке.
— Дело нехитрое, — последовал ответ.
Курочкин еще раз получил распоряжение не спускать с Труппа глаз, с чем и отбыл. Ванзаров хотел хоть немного посидеть за родным столом, но время поджимало. Из кабинета появился Чулицкий. Он поздоровался и протянул конверт казенного грязно-желтого цвета.
— Вчера утром курьер из театра принес, оставил дворнику, — пояснил он.
Клапан конверта был аккуратно распарен, как умеют в сыске. Нарушение тайны переписки уже никого не могло оскорбить. Ванзаров вынул сложенный вдвое лист плотной бумаги. Под императорским гербом был приказ об увольнении балерины Вольцевой вчерашним числом.
— Гости в ее квартиру наведывались? — спросил он.
— Никого, — ответил Чулицкий.
— Неужели никто не сунулся?
— А что вас так удивляет, Родион Георгиевич?
— Не то чтобы удивляет… Была восходящая звезда балета, в один миг потухла и больше никому не нужна…
Чулицкий не знал, что на это ответить. Всякое бывает. И не такие звезды гасли без следа. Долгий опыт начальника сыска говорил, что в этой жизни и после нее ни в чем нельзя быть уверенным. Особенно живя в Петербурге.
Такой странный город, однако…
41. Напрасные старания
Ночью полицмейстер спал плохо. Вздрагивал от каждого шороха, ожидая гонца с дурными вестями. В том, что они будут, Константин Семенович был уверен, нюхом полицейского чуял. Но настало солнечное утро, и страхи улетучились. За ночь в городе не объявилась еще одна мертво-живая девица и не случились худшие напасти. И хоть в полицейском доме городовые спали вповалку, Сыровяткин был доволен. Все-таки не зря столько сил положили.
Он припомнил вчерашнее заседание Комитета, от которого еще болела голова. От просьбы Управляющего просто так не отмахнешься. Если ему что взбрело в голову, прицепится и не отстанет. Надо что-то сделать, чтобы показать старания. А там видно будет. Может, как-нибудь уляжется.
Сыровяткин посмотрел на карту города, который охранял изо всех сил. Улица 4-я Оранская… Что там нашел гений из столицы? Может, пойти по его следам? А вдруг и правда удача улыбнется. Время раннее, как раз все дома.
Недолго думая, Константин Семенович отправился в поход. Ни пристава, ни городового брать не стал, в крайнем случае справится один. Он плохо представлял, что должен говорить и какие задавать вопросы. Порядок проведения дознания на месте преступления из его головы выветрился за ненадобностью. В крайнем случае, для этого под рукой имелись оба пристава. Скудные остатки того, что обязан сделать полицейский, всплывавшие в его голове, были целиком бесполезны. Какие-то протокольные формальности, подписи двух лиц. И прочая канцелярская ерунда. Ничего полезного для розыска убийцы. За неимением лучшего Сыровяткин понадеялся на павловский авось. Мало чем отличимый от авося общероссийского.