Лабиринт для Минотавра

– Простите еще раз, – повторил Корнелиус. – Это был эксперимент с ожидаемым результатом. Я в очередной раз убедился… Так вот, в одном из собраний фантастических рассказов описывается случай, где ученые пытаются разобраться, почему людям так смешны анекдоты. И приходят к выводу, что анекдоты – эксперимент над человечеством и проводит его некая сверхцивилизация. И теперь, поскольку герои догадались, что это эксперимент, сверхцивилизация его прекращает и люди теряют способность понимать юмор. Они перестают смеяться над тем, что считали до этого веселым и забавным.

– Меня смущает ход ваших мыслей, – сказала Пасифия. – Если восстанавливать логику, вы намекаете будто гипотеза, высказанная в этом фантастическом рассказе, на самом деле имеет реальные основания, так?

– На эту тему много нафантазировано, например: сверхчастотная модуляция реликтового излучения на самом деле стартовая программа развития любой цивилизации в мироздании со времени Большого взрыва, этакая благовесть, определяющая наше развитие от рождения и до конца. Либо, еще забавнее, что мы по природе своей вообще не являемся разумными существами, а представляем собой ретрансляторы благовести, которую в религии именуют душой. Понимаете? Прекрати кто-нибудь, какая-то могучая сила, эту передачу, и мы превратимся в обезьян…

Пасифия зябко поежилась, словно из щелей обогрева повеяло холодом. Корнелиус это заметил.

– Впрочем, оставим… Боюсь, это всего лишь доказывает мою собственную бездарность в сочинительстве веселых историй, – сказал Корнелиус. – Пугать получается лучше. Но буду стараться. Авось удасться рассмешить принцессу Несмеяну. Впрочем, не фантастикой и не юмором едиными жив комиссар Корнелиус. Вы что-нибудь знаете о джазе? Любите ли вы джаз так, как люблю его я? – Видя, как Пасифия недоуменно молчит, комиссар потянулся к штатному ретранслятору новостей, откуда изливалась очередная сводка событий в Солнечной системе, и повернул переключатель, прерывая репортаж об очередном этапе терраформирования Венеры. – Вот это мой самый любимый, Телониус Монк, – сказал Корнелиус, и каюту заполнили непривычно организованные звуки струнных и язычковых инструментов.

Пасифия честно пыталась разобраться в лабиринте хитросплетений ритмов, но получалось столь же плохо, как и с попыткой понять юмор. Корнелиус улыбался, наблюдая за ней.

– Очень интересно, – вежливо произнесла гостья, когда комиссар, сжалившись, отключил запись.

– Порой, когда я слушаю Монка, мне кажется, будто мироздание основано на принципе свободной импровизации, – задумчиво сказал Корнелиус, разглядывая извлеченный из звукоснимателя шарик с коллекцией записей. Шарик декорировался картой поверхности Ио и сверкал ослепительными точками. – Физики утверждают универсальность законов на всем протяжении времен, от Большого взрыва до нашей эпохи, но никто еще не вывел основополагающего уравнения мироздания. Чем глубже, как нам кажется, мы погружаемся в познание его законов, тем сложнее и непонятнее они становятся. Но если подойти к ним как к искусству свободной импровизации, то многое бы встало на свои места. Мир творится постоянно, здесь и сейчас, следуя неким принципам гармонии, изначально заданной теме, развивая ее и порой переворачивая… Джаз, весь этот джаз… – Корнелиус стиснул шарик в ладони.

Пасифия молчала, ожидая когда комиссар вновь заговорит, и обещала себе выпросить у него записи этого самого джаза, чтобы попытаться проникнуться тем, о чем Корнелиус говорит. И безо всякой связи она вдруг вспомнила о лягушках, которых в спешке забыла покормить, и о том, как Корнелиус, первый раз придя к ней и весьма заинтересовавшись аквариумом, задал привычно несообразный вопрос: если на базе вдруг исчезнут все люди, то смогут эти земноводные эволюционировать до разумных существ?

Раздалось шуршание, предварявшее включение интеркома, и голос дежурного сообщил:

– Командир базы просит комиссара Корнелиуса подняться на мостик. Срочно! Повторяю, командир базы просит комиссара Корнелиуса срочно подняться на мостик!

Пасифия и Корнелиус и дальше стояли друг напротив друга, будто сообщение не имело к комиссару никакого отношения. Потом Пасифия глубоко вздохнула, провела рукой по лбу, вытирая крохотные бисеринки пота.

– Я постараюсь, Корнелиус, научиться чувству юмора, если это, конечно, не врожденное. И не эксперимент, который уже завершился.

– Попробуйте, – мягко произнес Корнелиус. – Как говорил ныне забытый великий философ Гегель, юмор – это высшее достижение разума. А сейчас мне надо идти. Вызывают…

5. Мостик