Лабиринт для Минотавра

Тем временем ламинарии входили в новую стадию метаморфоза. Некоторые из них оторвались от глубинного корня и теперь плавали в необозримом пространстве слоя Юрковского – Крутикова, между коричневатыми облаками, больше похожими на плотные сгустки краски. Но вот одна ламинария, другая, третья, а затем, будто сигнальная волна распространялась из единого центра, которым оказался «Тахмасиб», стали медленно перекручиваться, образуя кольца односторонней поверхности, а затем началось их деление. Вдоль плоскости возникал разрыв, он расширялся, и Телониус невольно задался вопросом: что будет, если одностороннюю поверхность разделить? Вскоре получил ответ: кольцо ламинарии, прошедшей этап деления, не распадалось, как можно было ожидать, на две половины, но удлинялось, затем вновь разрывалось, скручивалось, и новое деление, но теперь волшебством топологии односторонних поверхностей возникали два кольца, продетые друг в друга. Наблюдать за этими превращениями можно было до бесконечности. Они завораживали точно так, как отпрыска завораживает калейдоскоп. Телониус с усилием стряхнул оцепенение, и лишь тогда понял, что потерял Нить.

Ее не было видно на галерее. Он поначалу решил, что она вернулась в корабль, отдохнуть в компенсаторном ложементе, наполненном вязкой жидкостью, погружение туда создает иллюзию частичной невесомости, но тут же отказался от этой мысли. Не такова Нить без предупреждения покидать пост. А потом рассмотрел сквозь решетку галереи лежащую фигуру. Нить! Гравитация превысила допустимый предел, раньше она еще хоть как-то удерживалась на ногах. Теперь ползла. Упрямо ползла к очередному интерферометру. Жутко представить, как ей придется подниматься, цепляясь за поручни, скрипя зубами, издавая стоны, чтобы только утвердиться в позе, позволяющей сделать нужное измерение.

– Нить… – позвал он шепотом, а затем чуть громче: – Нить… как меня слышишь, Нить…

– Слышу, – отозвалась она, и по прерывистому голосу Телониус догадался – дела скверные. – Продолжаю… работать… знаешь… я поняла, почему его назвали Юпитером… Хочешь… скажу…

«Бред», – решил Телониус. Совсем скверно, вслед за телом пришел черед угнетения высшей нервной деятельности. Сверхвысокие гравитационные нагрузки влияли на мозговую активность. Согласно теоретическим выкладкам. Их, конечно, никто и никогда не мог проверить. Квантовая машина сознания испытывала в гравитационном поле предельных значений искажающие воздействия отнюдь не физиологического, а квантового уровня. «А каково, если в голове засела целая сингулярность?» – подумал Телониус, и сам поразился вопросу. К чему? Почему вообще об этом думает? Или он все же подпал под воздействие на мыслительные процессы гравитационного поля Юпитера? И сейчас его черед вещать в унисон с Нитью, что внезапно прозрел роль Большого Красного Пятна в формировании модулирующего излучения благовести…

Стоп… стоп… или нет? Вот, серебристый лепесток ламинарии просачивается сквозь решетки галереи, приближается. У Телониуса нет ни сил, ни возможности отступить, уклониться от касания, одна надежда – на зеркальную поверхность демпфер-скафа, он щетинится иглами, ощущая близость неведомой опасности, на остриях вспыхивают эльм-огни, готовые разрядиться высокоэнергетическими импульсами, оружие не столько поражающего, сколько отпугивающего действия. Хотя кто сказал, что ламинарии – живые?

15. Прямоточник

– Сможем запустить прямоточник, – сообщил Телониус. – Слышите, Корнелий?

– Слышу вас, Телониус. – Корнелий оглянулся на Червоточина, чей прорисованный рот теперь изображал презрительную ухмылку. – Каким образом? Повреждения мезонного слоя…

– Перенастроить магнитные кольца и направить поток водорода и гелия на уцелевшие участки. Единого вектора движения не получится… возникнут сильные колебания по тангажу… но корабль должен выдержать… Выдержит, Корнелий?

– Выдержит, – сказал Корнелий. – Еще как…

– А люди? – спросил Червоточин, чья улыбка стала еще кошмарнее. Не улыбка, а дыра в демпфер-скафе. – Люди выдержат, комиссар?

– …есть жизнь… – Корнелий отвлекся на Червоточина, и сказанное Телониусом не сразу дошло до сознания. – В глубинах Юпитера есть жизнь, – повторил Телониус. – Эти ламинарии… то есть не ламинарии, так их назвал… неважно… одна проникла сквозь решетку галереи и дотронулась… это как… как слияние… стал тем, что она… нет слов… иной уровень существования… невообразимое давление, гравитация, температура…

Плохо дело, решил Корнелий, вслушиваясь в прерывающийся голос Телониуса. Очень плохо… тело пока выдерживало, но разум отказывался функционировать, хотя обычно происходит наоборот. На предельных «же» сначала отказывает тело, а затем сознание вступает в жуткое состояние мерцания. Включения и выключения, спутанность, где не отличить наваждение от яви.

И, словно подслушав его мысли, Телониус сказал:

– Не бред, Корнелий… поверьте…

– Верю-верю всякому зверю, а тебе, лягуху, погожу, – пропел Червоточин. – А вот это называется безвыходной ситуацией, не так ли, комиссар?