Лабиринт для Минотавра

– Преломите со мною хлеб, Корнелий, пригубите вина. Не могу с полной уверенностью сказать, что они есть плоть и кровь моя, но учитывая, что синтезаторы скармливаются нашими отходами, почему и нет? Я не чересчур кощунствую? – Червоточин изобразил высшую степень заинтересованности, будто обращал вопрос не к комиссару, а церковному иерарху. – Кстати, Корнелий, вы никогда не задумывались о причине упадка и исчезновения всех мировых религий?

– Прогресс науки, надо полагать?

– Вы невнимательны, комиссар. Это не делает вам чести, ибо внимание к деталям составляет изрядную долю ваших занятий, не так ли? Разве я не сказал, что пища в космосе является продуктом переработки наших собственных отходов? Как ни скверно звучит, но в космической пустоте нам не отыскать лучшего источника белков, углеводов и жиров, нежели мы сами. И даже те, кто в космосе обретал последнее пристанище, отнюдь не возвращались в качестве промороженных тел безутешным родственникам, а утилизировались…

– Я что-то слышал о хлорелле, – пробормотал Корнелий. До этого он не задумывался над тем, чем питается.

– Вам следует проконсультироваться у моей супруги, – хохотнул весьма довольный собой Червоточин. – Она посвятит вас в малоаппетитные подробности замкнутых экологических циклов. Увы, комиссар, но правда такова – за покорение Солнечной системы нам приходится расплачиваться каннибализмом. И вот вопрос вопросов – в какой форме вы с этим примиритесь? Ужаснетесь и сбежите на Землю, в полном соответствии с лозунгом: «Главное всегда остается на Земле», либо постараетесь забыть столь прискорбный казус, явно вопиющий к совести и нравственности человека, либо сублимируете его, обрядите в новые ризы, зальете в новые меха, как угодно.

– Вы оправдываетесь, Червоточин, – сказал Корнелий. – Вы на самом деле оправдываетесь за то, что сотворили. И подгоняете под свое преступление мироздание. Чудовищными опытами вы угробили десятки молодых жизней, сожрали, как сжирал Минотавр ежегодную дань от царя Миноса…

– Ах, Корнелий, – покачал головой с наигранным сожалением Червоточин, – насколько вы антропоцентричны! Воистину не первый раз я встречаю подобное отношение, когда меня пытаются уличить в стремлении к превосходству. Но если научное сообщество вполне допустимо уподобить паукам в банке, то что вам, комиссару по братству, до каких-то склок? Знаете, Корнелий, порой я сожалею, что в нашем мире нет идей. Представьте, что у нас имелись бы гипостазированные образцы категорий разума, сознания, морали, нравственности. Тогда бы человечество избавилось от разночтений в понимании того, что есть долг, дружба, любовь, бескорыстие… Будь я творцом, творцом не всего сущего, конечно, но некой небольшой области, домена мироздания, право, я бы создал разумных существ, положившись не на врожденность идей, где каждый волен толковать категории так, как заблагорассудится, но гипостазировав их, придав идеальному вполне материальную форму. Разве подобный опыт не оказался полезен?

– Ты не посмеешь! – Крик настолько резкий, что Корнелий не сразу сообразил – чей. – Ты не посмеешь притронуться к ним и пальцем, ты понимаешь? – Ариадна стояла, седалище опрокинулось.

Червоточин с задумчивостью посмотрел на свои пальцы так, словно в первый раз увидел их. Согнул и разогнул, разминаясь. Суставы хрустнули – результат слишком долгого пребывания в условиях пониженной гравитации, почему-то отметил Корнелий. Как называется этот синдром… «Какого черта! – тут же одернул себя. – Какого черта я об этом думаю?!»

– Я – ученый, дорогая, – мягко сказал Червоточин. – Даже став богом, я нуждаюсь в модели, понимаешь? Мушки, дрозофилы, головастики, в конце концов… Какая разница? Главное – результат. А результат я тебе обещаю потрясающий. И если вы еще тешитесь надеждой остановить меня, комиссар, советую отказаться от применения силы… Попробуйте сломить меня идеей, это забавнее. Стать чистой идеей и внедриться в мой разум, взывая к братству и всеобщей любви!

– Я так и сделаю, – пообещал Корнелий. – Я стану вашим персональным безумием, Червоточин.

11. Побег

Скафандр, а точнее – погрузочно-транспортная оболочка типа «ЗМЕЙ», прозванная так из-за пугающего внешнего вида, рассчитана на двоих. И те, кто умел ею управлять, синхронизировали усилия и переносили грузы такой тяжести и габаритов, что не под силу специализированным роботам, а тем более – экзоскелетам. Однако ключевым словом являлось «уметь». Даже самыми базовыми навыками подобной работы ни Корнелий, ни Ариадна не обладали. Они походили на Тянитолкая, на двухголовую змею, которая хоть и тащила в своих кольцах драгоценный анклав, но рывками и подчас в противоположных направлениях.