Лабиринт для Минотавра

– Минотавр? – усмехнулся Червоточин. – Нет, на роль Минотавра предназначен иной герой… Хотя от подобного прозвища я бы не отказался. Так и не терпится пожрать парочку бездарей, заставивших перебраться на эту богом оставленную Амальтею… что таится в сердце лабиринта мыслей, как не сингулярность, вот она и есть истинный Минотавр. Хотя… может, мне повезло… Так вот, они прозвали меня Клокочущей Пустотой! Каково? Пустотой, да еще и клокочущей!

– Так назывался научно-фантастический роман одного ныне забытого писателя двадцатого века, – сказал Корнелий. – Воистину странное совпадение. В нем речь шла о великом утописте Томмазо Кампанелле и ученом, а по совместительству писателе Сирано де Бержераке, он, по мысли автора романа, вступил в контакт с более развитой внеземной цивилизацией и даже побывал на их планете.

– И что в этом странного? Прозреваете за моими бездарными коллегами несвойственный им глубокий символизм? Ну-ну, комиссар, вас всегда любопытно послушать. Еще немного, и я признаю в вашем увлечении научной фантастикой двадцатого мохнатого века действительно полезное и рациональное зерно. Но, следуя логике вашей реплики, я чем-то схож с позабытым романом позабытого писателя, не так ли? Чем? Я настаиваю! Я – утопист? Или, прости господи, тайно вступил в контакт с инопланетянами? Стал их зловещим комиссаром? – Червоточин захохотал, запрокинув голову так, что Корнелий видел его кадык, скверно выбритый, с островками седых волосков. Хохотал ученый не менее неприятно – натужно, искусственно, словно выдавливая из себя даже не смех, а вой. Но когда он внезапно прервал хохот и вбуравился взглядом в Корнелия, комиссар содрогнулся вновь – он увидел множество ликов, проглядывающих сквозь морщинистую маску лица Червоточина, будто сквозь мутное стекло пытались рассмотреть – что происходит вовне, за пределами тесного и душного мирка, где спрессованы сотни невинных душ, отданных на пожирание Минотавру. Комиссару даже показалось, что он узнает некоторых – вот, кажется, тот, кто объяснялся с Нитью на галерее базы, а он, Корнелий, случайно стал свидетелем их милой брани…

Комиссар зажмурился, ибо кают-компания пришла в быстрое, все ускоряющееся вращение, центром его являлся Червоточин, но он вновь не владел собственным телом. Гравитирующая масса ученого исказила перспективу, преломила ее и притянула к себе. Кают-компания сплюснулась в плотный аккреционный диск. Чернота на месте головы Червоточина засияла вынужденным излучением частиц, разогнанных вблизи сингулярности до релятивистских скоростей.

10. Каннибал

– Что вы видели тогда, комиссар? – Червоточина затягивала глубже и глубже, и Корнелий ощутил себя космическим телом, угодившим в поле гравитации сингулярности. Он не в силах сопротивляться, ведь законы небесной и релятивистской механики сломят любую волю. – Не искажайте воспоминаний! Мне важен ваш взгляд на благовесть. Или вы так и не поняли, что весть благая?

– Вспышка сверхновой, – говорил какой-то иной Корнелий, не он. Теперь их чересчур много – для каждого хроносреза свой комиссар. Бесконечное их число отказывалось разговаривать с Минотавром, но столь же бесконечное число говорить соглашалось. – Я видел взрыв сверхновой, который уничтожил цивилизацию! – И перед глазами предстала опутанная паутиной колоссального астросооружения звезда. – Они пытались предотвратить взрыв, но не смогли!

– Предотвратить? – Червоточин протянул руку, и крошечное светило в паутине Сферы Дайсона опустилось ему на ладонь. – Нет, уважаемый Корнелий, не предотвратить, а использовать взрыв сверхновой для той благой вести, которую они должны по эстафете передать следующей цивилизации, своим духовным наследникам. Сфера Дайсона – это модулятор излучения, колоссальный записывающий аппарат. Суть послания – благовесть. Даже мне трудно представить, сколько погибло цивилизаций от начала мироздания, в последней вспышке синтезируя квинтэссенцию своего существования.

Он сжал кулак, но даже сквозь плоть Корнелий видел пульсирующий огонь.

Червоточин прошептал ему в ухо, словно боялся, что кто-то в их бесконечном одиночестве гравитирующих масс может проникнуть за горизонт событий и подслушать разговор. Самый важный разговор за всю историю человеческой цивилизации.

– Как наши тела состоят из вещества, что наработали первосветила из водорода и гелия, так и наш разум состоит из идей, которые наработали и передали по эстафете времени предшествующие нам цивилизации. Вот причина парадокса молчания Вселенной – мы не там ищем следы сверхцивилизаций. Их не осталось в физическом мироздании, но их квинтэссенция – в нас, в наших идеях, мы столь самонадеянно принимаем их за свои собственные. Но среди этих идей имеется самая важная, быть может та единственная, только и заслуживающая наследования. Благовесть.

Корнелий вновь в кают-компании. Нет ни сингулярности, ни аккреционного диска, и даже сам Червоточин выглядит почти человеком. Он протянул руку над столом, держа ее ладонью вверх, подавая нечто невидимое комиссару.